обрели крылья. Не прошло и получаса, как Долли, узнав, что Шимп слопал наживку вместе с крючком и должен быть с минуты на минуту, вошла к лорду Аффенхему в буфетную.
Стеклянное выражение его глаз — мыслитель отдыхал — исчезло при виде Долли. Она так явно тянулась к его обществу, что старый лорд понемногу привык считать ее своей старой подружкой. Он тяжело поднялся, словно бизон, отходящий от водопоя, и уже собирался предложить гостье бокал портвейна, когда заметил, что кулаки ее сжаты, а взор пылает огнем. С маленькой очаровательной женщиной что-то явно стряслось. Его доброе сердце защемило от жалости и желания помочь. Долли всегда пробуждала в нем инстинкт защитника. Она казалась такой хрупкой, такой неприспособленной к жизни.
— Что случилось, мэм? — спросил он. Долли сглотнула.
— Ох! Я сама не своя. Одурела, как мокрая курица.
В другую минуту это высказывание натолкнуло бы лорда Аффенхема на целую череду размышлений: как именно дуреют мокрые курицы, по каким признакам можно различить это состояние ума, и как они соотносятся, скажем, с мартовскими зайцами или членами угубуанской колонии миссис Корк. Однако сейчас он думал только о Долли и ее беде.
— Что случилось? — повторил он и добавил совсем не-кейкбредовское «Э?». Как мы видели, он старался не выходить из роли, но сейчас волнение было слишком сильно.
— Слушайте, что я вам скажу, — так же взволнованно продолжала Долли. — Я услышала, что они послали частного сыщика обыскать вашу комнату, будто вы там укрываете краденое. Я просто осатанела! Бросить тень на вашу репутацию!
Энн рассказала лорду Аффенхему, что первой тень на его репутацию бросила сама миссис Моллой, и она же предложила нанять частного сыщика. Он мог бы ответить обидно и резко. Однако он давно простил маленькой подружке ее необдуманный промах. Разумеется, тогда она не знала его так близко.
— Вы про юного Эдера, как он себя зовет?
Долли посчитала нужным вздрогнуть от неожиданности. Она помнила, что ей не положено знать о знакомстве собеседника с юным Эдером.
— Вам про него известно?
Лорд Аффенхем довольно хихикнул.
— Да.
— Какой вы проницательный!
— Многие так говорят, — заметил лорд Аффенхем, хотя и не уточнил, кто. — Я решительно не возражаю, если юный Эдер обыщет мою комнату.
— Но это не он, — сказала Долли. — Другой.
Спокойствие лорда Аффенхема улетучилось.
— Э? — вскричал он, окончательно выходя из роли. — Какой еще другой?
— Я говорила с этим старым пролазой Трампером. Ему не нравится Эдер. Дескать, слишком молодой и разбитной. Поэтому он, ничего не говоря миссис Корк, пошел и нанял своего шпика, чтобы тот обыскал вашу комнату.
Лорд Аффенхем затрясся.
— И когда этот гад заявится?
— Сегодня. С минуты на минуту. Он выбрал это время, зная, что вы будете заняты по дому. Мне кажется, вам надо его подкараулить и хорошенько отдубасить.
— Еще бы! Тварь ползучая!
— У вас в комнате можно спрятаться?
— Да, за ширмой.
— Отлично! — Долли, как школьница, захлопала в ладоши. — Прячьтесь и не стреляйте, пока не различите белки его глаз.[16]
Несколькими минутами позже лорд Аффенхем, идя через прихожую по пути из столовой, где проверял, все ли в порядке, чтобы отлучиться на время, встретил мистера Трампера, который направлялся в бильярдную. Лорд пронзил его таким ледяным взглядом, что несчастный вжал голову в плечи, словно птица при виде змеи. В присутствии дворецкого он всегда чувствовал себя виноватым, словно надел галстук на резинке или ел суфле вилкой для рыбы.
Глава XV
В семь пятнадцать вечера того же дня Шимп-Твист вошел в ворота Шипли-холла, мурлыкая себе под нос веселую арию и чувствуя, что Господь на небесах, и все-то в мире ладно.[17] Он оглядел просторный парк и восхитился им. Он слушал чириканье птиц и находил его весьма музыкальным. Даже букашка, запутавшаяся в нафабренных усах, произвела на него самое приятное впечатление — жаль, знакомство было недолгим. Короче, его настроение было сладким, как сахарин. В таком настроении он мог бы погладить по головке проходящего мимо мальчика и одарить его шестипенсовиком, хотя, вероятно, в следующее мгновение догнал бы и забрал монетку обратно.
Письмо, которое Джеф прислал утром с рассыльным, доставило сыщику облегчение и довольство жизнью, какое не дает самое разрекламированное средство. С деловой встречи, на которой он вынужден был доверить Моллоям практическую часть предприятия, Шимп Твист терзался мыслью, как бы не остаться с носом. Он хорошо знал друзей и не сомневался, что они не упустят случая его нагреть.
Если, с тяжелым сердцем думал он, они отыщут стекляшки, то он никак не сможет это проверить, а если есть на свете работники, за которыми нужен глаз да глаз, то это Моллои, мистер и миссис.
И вдруг приходит письмо, устраняющее все преграды на пути в Шипли-холл, а затем и сам Моллой с оглушительной вестью о находке алмазов.
Все это, думал Шимп, проплывая по солнечному саду, так просто, что даже неинтересно. Когда же, остановившись под окном лорда Аффенхема, он увидел, что рамы распахнуты, его уверенность в успехе достигла предела.
До сего дня Шимп Твист не имел опыта в таком полезном и прибыльном деле, как квартирные кражи, и зарабатывал исключительно умственным трудом. Однако теперь, когда обстоятельства принудили его поработать руками, он не чувствовал ни колебаний, ни робости. Может быть, когда он лез через подоконник, его сердце билось чаще обычного, но это был единственный неприятный симптом.
Он открыл дверь в коридор и прислушался. Где-то вдалеке женский голос прочувствованно выводил псалом — человек, знакомый с распорядком жизни у миссис Корк, сказал бы, что кухарка начала готовить шпинат, — но больше ни один звук не нарушал тишину дома. Шимп оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, если кто пойдет, и с удовольствием отметил, что пол в коридоре — каменный. Шаги по нему будут звучать гулко, как танец слона на жести. Он успеет ретироваться.
Комната, в которой стоял Шимп, изумила его роскошью убранства, необычной для простого дворецкого. Объяснялось это просто: лорд Аффенхем, согласившись прислуживать в собственном доме, доходчиво объяснил племяннице, что скорее лопнет, чем поступится комфортом. Он собрал со всего дома кресла, картины, приятные безделушки, мягкий ковер и даже шезлонг, на котором мог вечером полежать без ботинок. Все это придавало комнатке вид настоящего светского будуара.
Впрочем, Шимп не сомневался, что попал по адресу. Под самым окном стояла бочка, про которую говорил Мыльный, а рядом — трогательный мемориал безвестному Понто, увековечивший его верность и дружелюбие. Значит, оставалось лишь прошерстить комнату и надеяться на лучшее.
Шимп принялся за работу споро и бесшумно, словно нью-йоркский таможенник, досматривающий багаж опереточной дивы, которая, возвращаясь из Парижа в родную Америку, объявила, что не везет ничего лишнего. Он заглянул в комод, проверил шкафы, сунул нос за стулья и за картины, даже помял обивку шезлонга, проверяя, нет ли двойного дна.
Работа была нелегкая. Вскоре Шимпу пришлось остановиться и утереть лоб. В этот миг взгляд его упал на красивую лаковую ширму в дальнем конце комнаты. Между полом и краем ширмы виднелась пара исполинских ботинок.
Ботинки поразили Шимпа своими размерами, но ничуть не испугали. Просто ботинки, чувствовал он,
