приятным и убедительным голосом, что мистер Трампер совершенно распался. Душа Юстэса Трампера таила в себе неисчерпаемый кладезь сентиментальности.
— Миссис Бенедик сейчас рассказала мне, что наш маленький обман раскрылся. Она немножко расстроилась, и я попытался ее утешить. Я сказал, когда вы узнаете правду и поймете, что мной двигала невозможность жить вдали от мисс Бенедик, вы меня простите. Да, нехорошо вас обманывать, но любовь есть любовь, миссис Корк.
— Ах! — сказал мистер Трампер.
Миссис Корк набрала в грудь воздуха. Мужественные объяснения Джефа не пропали втуне. Она решила, как сказал бы мистер Моллой, взглянуть на вещи шире. Открытие, что тревожные догадки насчет Лайонела и Энн оказались беспочвенными, наполнило ее таким облегчением, что не оставило место ни для чего другого.
— Я должна была бы очень на вас рассердиться, — сказала она.
— Да, конечно. Никто вас не осудит, если вы укажете мне на дверь.
— Я собиралась это сделать.
— Но не сделаете? Теперь, когда знаете правду?
— Нет. Можете оставаться.
— Спасибо, — сказал Джеф. — Я знал, что могу рассчитывать на женское сердце.
Он исчез, а миссис Корк на мгновение застыла в глубокой задумчивости.
— Странный молодой человек, — сказала она.
— Очень необычный, — согласился мистер Трампер.
— Ладно, — сказала миссис Корк, — он снял камень с моей души. Я была убеждена, что мисс Бенедик бегает за Лайонелом. Теперь я могу дать ему деньги, которые он просил. Прямо сейчас пойду и скажу. Милый мальчик совсем извелся.
Мистер Трампер в молчании прошел с ней до дома. Неприязнь к человеку, бросившему его в трудную минуту, ничуть не рассеялась, и он жалел, что счастливая развязка выпала на долю самого недостойного персонажа.
Глава XXII
Лайонел Грин был у себя в комнате, брызгал волосы бриллиантином, когда тетушка пришла известить его о своем решении. От радости он едва не выронил флакон. Все последние дни он метался между отчаянием и надеждой. Порой ему казалось, что все устроится, но чаще — что ни одна тетушку, даже самая любящая, не согласится выложить такую огромную сумму. Теперь все внезапно закончилось хорошо.
Радость его не уменьшилась, даже когда стало ясно, что благодетельница не дарит ему деньги, а дает в долг под немалые проценты с возвратом через определенный срок.
— Можете не сомневаться, тетя Кларисса, — с жаром пообещал он, — через пару лет я все верну. Магазин Тарвина — золотая жила. Нет слов, чтобы вас отблагодарить. Когда несколько дней назад я завел этот разговор, мне показалось…
— Тогда я была в сомнении. — Миссис Корк немного помолчала, потом решила сказать все начистоту. — Не скрою, Лайонел, до сего вечера меня преследовала нелепая мысль, будто между тобой и мисс Бенедик что-то есть.
Сейчас, разумеется, Лайонел Грин должен был пылко сознаться в своей любви — вряд ли он мог рассчитывать на более подходящий повод. Однако он только рассмеялся и заметил, какие странные у тетушки фантазии.
Миссис Корк признала свою вину.
— Да, теперь я все поняла. Она влюблена в молодого человека, который зовет себя Эдером.
— Что?!
— Я только что их видела, они целовались на рододендроновой дорожке. У меня камень с души свалился. Я не потерпела бы никаких глупостей между тобой и мисс Бенедик. Я не могу позволить тебе связаться с нищей девицей, пусть даже из самой лучшей семьи. Когда выяснилось, что все хорошо, я тут же решила дать тебе эти деньги. Завтра же поедем в Танбридж-веллс и составим бумагу. А теперь мне надо зайти к миссис Клегхорн, сказать, чтобы повременила с обедом.
Она быстро вышла из комнаты, радуясь, что избежала бурной сцены. Лайонел, рассеянно сбрызгивая бриллиантином и без того достаточно умащенные волосы, принялся рассматривать свое положение со всех возможных сторон.
Чувства его были противоречивы. Мало радости узнать, что твоя невеста целовалась с твоим личным врагом. С другой стороны, он понимал, что все случилось как нельзя кстати. Тетка явно дала понять, что именно это решило вопрос о ссуде.
Довольно скоро Лайонел пришел к заключению, что все обернулось к лучшему. Он принялся мурлыкать себе под нос и уже раздумывал, не сбрызнуть ли бриллиантином усы, когда отворилась дверь, и вошла Энн.
Последние четверть часа она расхаживала по террасе, охваченная, как и Лайонел, противоречивыми чувствами, однако, в отличие от него, не находил в случившемся никакого просвета. Меньше всего на свете она была расположена мурлыкать себе под нос.
Вспоминая о Джефе и рододендроновой дорожке, она дрожала от ярости и возмущения. В то же время в ней, странное дело, росла досада на Лайонела. Он бы удивился, узнав, что Энн испытывает к нему почти жгучую неприязнь.
В минуты душевных потрясений и неприятностей, женщины, распределяя вину и назначая ответственных, склонны не ограничиваться кем-то одним. Жена, которая приехала в пять пятнадцать к поезду, уходящему в пять десять, справедливо злится на мужа, но непременно найдет словечко-другое и для носильщика. Она чувствует, что он мог бы позаботиться и задержать поезд на пять минут.
То же было сейчас и с Энн. Будь она героиней упомянутого романа и сестрой несчастного Джима, ее решимость больше не разговаривать с Джефом вряд ли была бы крепче, однако немалая часть переполнявшей ее досады выплеснулась на Лайонела.
Такого бы не случилось, думала она, если бы не его осторожность. Она вошла в комнату, настроенная поговорить начистоту и потребовать, чтобы он поступил мужественно и честно, невзирая ни на какие последствия.
При виде Энн Лайонел не пришел в неописуемый восторг, как пристало пылкому влюбленному. Всю радость при мысли о завтрашнем визите в Танбридж-веллс смыло волной паники. Он не вскричал «Она пришла, моя, моя желанная!», но подпрыгнул, как горошина на сковородке, разбрызгивая во все стороны бриллиантин.
— Господи! — воскликнул он. — Какого черта ты здесь делаешь?
Если бы он неделями тренировался и подбирал возможное начало для разговора, вряд ли бы ему удалось отыскать менее подходящее. Энн нуждалась в ласке и утешении, а в языке едва ли есть слова менее утешительные, чем «какого черта ты здесь делаешь?» Она вздрогнула, как от осиного укуса или поцелуя на рододендроновой дорожке, и погрузилась в зловещее молчание.
— Я просил бы тебя впредь быть осмотрительней, — сказал Лайонел Грин. — Ты могла столкнуться с тетей Клариссой. Она только что от меня вышла.
— Понятно, — сказала Энн. — Мне очень жаль.
Она говорила так тихо, так кротко, так походила на пристыженную маленькую девочку, что любой чуть поопытнее Лайонела Грина вскарабкался бы на шкаф. Однако, как ни трудно в это поверить, Лайонел Грин не почуял опасности. Он не умолк; его визгливый голос стал от обиды еще визгливее:
— Я тебе сто раз говорил, что нас не должны видеть вместе. Сто раз. Теперь это еще важнее. Тетя Кларисса обещала мне деньги. Затем и приходила. Я их еще не получил, и она в любую минуту может передумать. Ты все ставишь под удар, как будто я тебе не говорил.
— Сто раз?
— Да, — подхватил Лайонел Грин, радуясь удачному обороту. — Сто раз.
