быстро растущие расходы по обнаружению, шлифовке и утилизации человеческого таланта – факт, так сказать, статистический… свидетельствующий о том, что человеческое разнообразие и оригинальность все более органично сплетаются с потребностями общества. Но пока это заявление о целях, средствах и последствиях научно-технической революции не будет показано в форме вывода, не будет включено в динамику действительности как ее реальная связь и как фокус ее интеграции, такое… заявление будет прописано скорее по областям веры и слепой надежды, чем по области знания. Чтобы этого не произошло, нужна рефлексия, нужно самосознание по поводу вещей древних, но актуальных'.
Что за мысль здесь утверждается? Общество не может развиваться без материального производства и одновременно без передачи накопленной культуры. Причем два эти условия равносильны. Сейчас эта мысль – спустя почти два десятилетия – обретает права гражданства. Долгое пренебрежение, культурой, рассмотрение ее всего лишь в виде надстройки породило впечатление, что без этого фактора можно обойтись, в крайнем случае приберечь erov на десерт. Главное же – производство, а за ним, следовательно, потребление. Но человек на то и человек, что не может разбрасываться природой ему дарованным достоянием. Игнорируя фактор культурного наследия, мы как бы вышибали из духа дух. Обезличенная вещь проецировалась на самого человека, который казался таким же производным, как вещь. Он лишался своего лица, становился стертым, выровненным.
Проблема передачи культурного наследия, или – в терминах М.К.Петрова – трансляции его и последующей трансмутации, изменения, поставила перед ученым задачу разобраться в соотношениях уникального и повторяющегося, творчества и репродукции, канона как грамматики творчества и закона как демиурга повтора. Он искал формулу нормирования уникального, вводя для этого внутрь пары 'творчество – репродукция' промежуточный термин, названный им 'творчество репродукции'. Решению этого вопроса посвящено произведение 'Искусство и наука', написанное еще в 1968 г. В полном виде культурологические проблемы в нем не представлены: работа эта – момент в эволюции взглядов самого Михаила Константиновича. Но в ней очевидна завязь многих последующих произведений М.К. Петрова.
Михаил Константинович подхватил кочующие в 60-е годы по аудиториям строки 'Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне' и попытался показать истоки конфликта, при котором наука в определенное время получила приоритет перед прочими видами творчества. С точки зрения М.К.Петрова, конфликт этот надуман, и надуманность происходит от забвения природы творчества вообще и состава канонов отдельных его видов, в частности – науки, которую в силу ее некорректного отождествления с репродукцией, т.е. с биосоциальной деятельностью по передаче знания, подверженной действиям независимых от человека законов, настойчиво призывают гуманизироваться, будто можно гуманизировать то, что со времен Аристотеля осмыслено как действующее за скобками человеческой индивидуальности в рамках автоматического, механического повтора.
Это впечатление было порождено ситуацией XVIII в., когда, по утверждению М.К.Петрова, начал действовать новый механизм обновления репродукции, основанный не на постепенной эволюции устоявшихся навыков и профессий, а на замене их другими, прежде небывалыми, возникшими на базе новых технологий. Казавшиеся вечными традиции обнаружили свою конечность. Это обстоятельство, усугубленное идеей тождества субъекта и объекта, привело к растворению понятия 'репродукция' в понятиях деятельности, мышления, опыта и – творчества. Категориальная неразличимость репродукции и творчества способствовала тому, что автоматическая репродуктивная деятельность обрела видимость законодателя бытия.
Канон науки, таким образом, изначально исключает из своего состава свободного, творческого человека, зато ориентирован на машину или, что то же, на античного природного раба, безликого и аналогичного столь же безликим – в понимании Нового времени – природным силам. В этом смысле Античность и Новое время в рассуждениях М.К.Петрова смыкаются. Ибо именно в Античности был выработан универсально-понятийный способ кодирования знания, который характеризуется разрывом теоретического и практического, слова и дела, господина-творца и раба-исполнителя. Труд раба- исполнителя есть репродуктивная деятельность, являющаяся плодом творения по слову, которое тем самым оказывается организатором человеческого и – аналогично – космического дома. Слово, полагает М.К.Петров, обладает абсолютным авторитетом. Благодаря ему появляются и уникальные произведения искусства, и идеи-образцы для научного воспроизводства.
Вывод этот М.К.Петров считает по сути верным и для наших дней, с той только разницей, что в отличие от Античности и средневекового христианства, специфически закрепившего античный универсально- понятийный способ кодирования званий, в котором творческая способность олицетворялась творцом- демиургом – царем-героем, в наше время эти функции переданы человеку. 'С той только разницей', впрочем:, означает весьма существенный слом ориентиров: в эту разницу включается культурная дополнительная к истории и философии, постановка понятия 'культура' в средостение исследований современного мира, вызванная и мировым политическим кризисом, обнаружившим невозможность для стран Востока следовать европейским культурным образцам, и необходимостью пересмотра оснований в науке, искусстве, логике, и той парадоксальностью, при которой, желая понять прошлое, мы отказываемся от модернизаторства, но едва начинаем постигать смыслы, этим прошлым представленные, неизбежно вынуждены соотносить их с современным мышлением, ибо только с его помощью можно обнаружить разные логики бытования разных же смыслов. Чтобы не оказаться в шизофренической ситуации раздвоенности личности, человек, находящийся в центре смысловой разноголосицы, обречен на выбор, притом выбор ответственный, производя при этом новый, до него неведомый смысл, ибо само это событие вкупе с индивидуальными особенностями рождает и особый способ выражения осмысленного. Именно этот анализ смысловых сдвигов внутри одной и той же универсально-понятийной системы блестяще осуществлен М.К.Петровым.
Рассматривая типы репродукции и передачи знаний, двигаясь мысленно с Востока на Запад, от традиционного типа кодирования информации с жестким закреплением сельскохозяйственных, ремесленных и административных навыков за определенной общественной стратой – к универсально-понятийному, М.К.Петров отмечает ситуацию оборачивания понятий. Мир традиции с нерасчлененными категориями слова и дела, теории и практики, с почти не меняющимися профессиональными связями – стабилен. Это восточная стабильность – гомеостазис замещается на Западе – вследствие качественно иных географических, социокультурных и прочих условий – нестабильностью-движением, связанной, вследствие различенности понятий теории и практики, слова и дела, свободного выбора профессий, с постоянной трансформацией человеческой деятельности. Вопрос в том, что понимать под термином 'деятельность '. Воспроизведение человеком самого себя как самоцели, каждый раз как нового человека – или же воспроизведение навыков? И тот и другой тип воспроизведения М.К.Петров называет творчеством. Нежелание констатировать именно два вида творчества – самотворчества человека как искусства, куда наука, понятая как деятельность по созданию идеализированных объектов, входит на правах одного из его канонов, и творчества репродукции, т.е. творчества человеком отчуждающихся от него предметов науки, или нечеловеческого, – и создает, полагает М.К.Петров, многочисленные недоразумения относительно сущности науки и искусства.
Сама постановка вопроса о парности, дуализме творчества как основания бытия человеком является очевидным вкладом в исследование принципов философии творчества, тем более что под дуализмом М.К.Петров понимал реальное противоречие конечного и вечного, которое разрешается в двух качественно различных типах творчества: по воспроизводству субъектов, способных создавать предметы-произведения в исторически сложившейся социальной форме, и по производству репродуцируемых вещей. Правда, 'с точки зрения традиционной философской нравственности это уже смертный грех'. Итоговые слова Михаила Константиновича, сказанные с нескрываемой иронией, оказались тем не менее пророческими: именно дуализм поставил ему в вину журнал 'Коммунист' два года спустя.
'Искусство и наука' была преддверием книги, предлагаемой ныне читателю. Впрочем, наряду с 'Пиратами Эгейского моря' и др.
Несколько слов о книге 'Язык, знак, культура'.
Она была написана в 1974 г. и под заглавием 'Социологический анализ проблем культуры' готовилась к печати в издательстве 'Прогресс'. В 1975-м книга, однако, выпала из издательских планов (хотя с автором был заключен договор), поскольку она шла по ведомству Л.В.Карпинского, возглавлявшего в то время редакцию литературы по научному коммунизму и за критику административно-командной системы исключенного из партии и снятого с работы. (1)
