1 Карпинский Л. Нелепо мяться перед открытой дверью. – Московские новости, 1987.01.03. Редакторский (1975 г.) вариант книги лег в основу настоящего издания.
С тех пор она разделяла судьбу архива.
Между тем при чтении поражает ее удивительная актуальность для нашей науки, выразившаяся и в способах разрешения поставленных проблем, и в освоенности во многих дисциплинарных областях знания (например, в структурной лингвистике, социологии). М.К.Петров предъявил читателю не только разнообразные способы (образы) философствования, обнаруженные им в разных регионах мира, но и собственный образ мышления, выраженный и в замедленном речевом ритме, позволяющем всматриваться в детали, формирующемся почти 'на глазах', с особыми неологизмами типа 'трансляционно- трансмутационного интерьера номотетики', абсолютно оправданными и необходимыми для передачи точности мысли, что лишь подтверждает авторскую концепцию о связи языка с определенными формами передачи знания. Но и образность, и историко-теоретическое единство, и фактура речи свидетельствуют не только об особом литературном даре М.К.Петрова. Они – составляющие содержательной стороны дела, ибо с их помощью срабатывают механизмы сопоставления и взаимодействия разных типов культуры, вскрывается особая ситуация втягивания человека во всемирный исторический процесс – не только по горизонтали, в связи с ныне действующими традициями, но и по вертикали, с прошлым, предоставившим современности наличный массив знаний, смысл которых оказался переформированным.
М.К.Петров выделяет в книге три типа культуры: лично-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный. Первый тип характерен для первобытных коллективов, где знание кодируется по имени Бога-покровителя, второй тип соответствует традиционным обществам Востока (Китай, Индия), третий – современному западноевропейскому. Основой для подобной типологии служит, по М.К. Петрову, 'социальная наследственность', под которой понимается преемственное воспроизведение людьми определенных характеристик, навыков, умений, ориентиров. В роли же 'социального гена' выступает знак с его способностью фиксировать и долго хранить значение. Содержательной характеристикой знака является свернутая запись видов социально необходимой деятельности. Поскольку весь корпус знаний превышает возможности отдельно взятого индивида, его физическую и ментальную вместимость, то знание нуждается во фрагментировании по контурам вместимости индивидов в посильные для них части, а затем в интегрировании этих частей в целое. Практически речь идет о соотношении социокода и индивидуального ума. Выделив этот критерий – необходимости фрагментации и интеграции знаний по человеческой вместимости, – М.К.Петров обнаруживает формы перевода общезначимого смысла в особые для каждой культуры индивидуальные ячейки, что уже есть некая сообщаемость всеобщего и особенного, ведущая к изменению самих форм общения. Причем – общения по смыслу, перерастающего рамки семиотического – на первый взгляд – подхода к кодированию знаний.
Нормальное функционирование социокодов обеспечивается механизмами коммуникации (координации деятельности людей), трансляции (передачи освоенной информации от поколения к поколению) и трансмутации (введения нового и уникального знания, изобретений 'и открытий), на деле оказавшейся ключевой для сопоставления разнообразных способов хранения и обновления знания в разных культурах. Эвристическая роль траисмутациониой схемы особенно наглядно выражена в главе «Мы через призму традиций». «Мы» – это западноевропейский способ усвоения и выработки знаний, это наука с ее наукометрическими процедурами: сетью цитирования, запретом на плагиат в научных публикациях, текстовыми связями, бесконечным индивидуализмом. «Мы» предстаем перед глазами «традиции» по меньшей мере странными, биологически и социально ущербными, ибо, выскочив из объятий Бога- покровителя, рода, «колена», цепляемся за собственную личность, непомерно одинокую и слабую перед грозными, окружающими ее общественными и природными силами. Средняя норма развитости наших «частичных» профессионалов кажется «традиции» ниже всякого порога грамотности, а жизнь, подчиненная всеобщему научному закону, просто жалкой. Эта глава – критика научно-технической культуры, с одной стороны, и серьезнейший мыслительный эксперимент- с другой. Эксперимент, вскрывающий и необратимость европейского процесса усвоения и выработки знания, и неповторимость и уникальность научного способа познания мира, который лишь кажется кривым путем в тот самый мир традиции, и его историзм и локальную ограниченность, лишающая науку права на арбитраж в познании.
Однако размышления М. К. Петрова о науке существенны еще и тем, автор анализирует наукометрические процедуры по связи и аналогии речью. Еще недавно, у структуралистов в особенности, единицей выбывания считалось предложение. Однако, как убедительно показано в книге, предложение не способно «сжать» в языке весь наработанный культурой массив знаний. Смысл можно формализовать лишь в «серии предложений», это означает разрыв с классическими представлениями о единстве формы содержания лингвистических структур с общелогическими понятиями. Установление подобного разрыва позволяет М. К. Петрову провести исторологические сопоставления и – соответственно – выявить различия в традиционно-трансмутационном механизме передачи и преобразования заложенных в культуре смыслов, характерные для научного Запада и традиционного Востока. Все это откровенно свидетельствует о том, что предлагаемые М.К.Петровым технологические и схематические конструкции направлены выявление именно содержания разных культурных типов. Вот почему вызывает особый исследовательский интерес обнаружение им связи между типами языков и типами трансляции знания. Античные формы трансляции, оказывается, тесно связаны с флективными древнегреческими языковыми структурами, а нововременные – с аналитическими структурами английского языка. Современными же формами трансляционно- трансмутационного механизма, по мнению М. К. Петрова, непременно порождаются особые метасинтаксические
лингвоструктуры, рождающиеся из взаимопроникновения западноевропейских и восточных, главным образом английского к японского языков.
Подобное движение мысли, очевидно плодотворное для дальнейшего исследования, обнаружило в то же время и существенный парадокс в собственном теоретическом сознании М. К. Петрова. Михаил Константинович полагал, что овладение смыслами разнотипных культур необходимо для создания некоей метакультуры, что в известной степени ставит под вопрос тезис о необходимости культурного или – в его терминологии – социокультурного равноправия. Ячейку, в которой можно было бы разместить возникшие на европейской почве науку и технику, он обнаружил в репродуктивных (трансляционных) механизмах любого общества, но тем самым – volens nolens – растворял уникальное, что есть культура, в постоянно действующих жизнеобеспечивающих структурах. Не случайны поэтому его колебания в определениях культуры, понимаемой то как этнотрадиция, то как неповторимый и единственный текст-произведение, то как социокультурный институт, производящий перевод образца в норму.
Это, однако, проблема, требующая внимательнейшего анализа после того, как книга будет опубликована и тем самым войдет в современный фонд культуры.
Концепция М. К. Петрова не была бы универсальной, если бы не касалась всех общественных структур. Но сама идея трансляции знания замыкается на идее образования. И в этом смысле анализ феномена науки в современном мире оказывается чрезвычайно актуальным. Как уже говорилось выше, пафосом творчества М. К. Петрова была борьба с фетишизацией институциональных и знаковых форм науки, что ведет к принижению роли личности. Уравниловка, вытекающая из подобной фетишизации, охватывает все этажи общества, включая детей, которые все обучаются по единым текстам единых учебников, рассчитанных на «совокупного» ребенка с одной головой. Однако «нынешний путь в герои науки не единственный, - писал М. К. Петров, - были герои, как говорили греки, и до Агамемнона». Поэтому одним из важнейших шагов перестройки системы образования, на его взгляд, могло бы стать изучение в школах «общенаучных языков» – греческого и латыни, одновременно обращенных и в мир традиционных способов усвоения знания. Это одно. Есть и другое рассуждение. Передний край науки, по М. К. Петрову, представлен совокупностью постоянно растущего числа научных дисциплин. С переднего края науки идеи движутся в производство через систему образования. Наука является своего рода генератором технологий, которые могут эффективно применяться только при условии, что они окажутся в руках научно образованных людей. Именно движение научных идей от переднего края науки на начальные этажи системы образования к движение людей через систему образования в различные специализированные виды деятельности – в состав того или иного научного сообщества (М. К. Петров назвал такие движения «концептом тезаурусной динамики») – являются
