— Здравствуйте. Сколько дней задержка? — строго спросила очень молодая докторша, которая своей манерой держаться явно компенсировала несолидный возраст. — Да вы присаживайтесь, пожалуйста. — Она бросила на Саманту взгляд, красноречиво говоривший: и успокойтесь…
Саманта задумалась. А действительно, сколько?
— Два! — счастливо провозгласила она.
Докторша спрятала в уголке рта улыбку:
— Пожалуйста, проходите за ширму, раздевайтесь… Ширли, подготовь, пожалуйста, смотровое кресло.
Потом Саманта трясущимися руками застегивала неподатливые кнопки на джинсах. Мысль скакала в голове, как мультяшный заяц: «Ура! Ура! Джастин! Без вариантов!»
Почему-то ей было горько и противно от мысли, что это все-таки мог быть ребенок Эдмонда.
— А я всегда думала, что беременность определяется как минимум к концу первого месяца, — призналась Саманта. — Когда начинаются тошнота и обмороки… А тут каких-то три дня.
— Распространенное мнение. — Доктор Бейтс (Саманте удалось разглядеть имя на бедже) пожала плечами. — Но на самом деле уже в первые часы после зачатия в организме женщины происходят изменения, по которым можно отследить начало беременности. И вообще, вы же понимаете, момент отказа от гормональных средств…
— Какая удача! — улыбнулась Саманта. — Какая удача, что все сложилось именно так.
— Так что будем делать с беременностью, мисс Фокс? — Доктор Бейтс мельком заглянула в карточку Саманты. — Если прерывать, то медикаментозный аборт…
Саманта почувствовала себя компьютером после перепада напряжения в сети. Короткая пауза, отключение, полная перезагрузка.
— Как прерывать? — изумилась она. — Не дам!
Доктор Бейтс улыбнулась уже в открытую:
— Вот и замечательно. Просто когда женщина приходит в первый день задержки, она либо очень сильно хочет стать мамой… либо очень сильно не хочет.
— Я хочу.
— Это чудесно. Сейчас я заполню вашу карту…
— Прервать, — пробормотала Саманта и погладила живот. — Никому тебя не отдам, слышишь? Пусть только попробуют!
На благополучие ее будущего чада никто, по-видимому, покушаться не собирался, но трудно было переориентироваться на новую жизнь. Саманте еще вчера казалось, что новая жизнь — это новое ощущение себя и мира. Оказалось, что сюда же относятся и режим дня, и правильное питание, и все-все- все… Придется и правда учиться жить по-другому. Смешно, она так боялась одиночества! И в тот момент, когда уже переборола свой страх, отважилась, оказалось, что она больше не одна.
И одна уже никогда не будет. Даже когда он или она вырастет и уедет учиться в колледж, потом на стажировку, потом создаст свою семью и родит своих детей — она, Саманта, будет для него самым родным человеком. А он — для нее.
Она вдруг осознала себя звеном в гигантской цепи рождений и смертей, которая тянется из глубины веков и уходит в далекое, укрытое туманом прошлое. Когда-то подобные чувства переживала ее мать, и до этого — мать ее матери, и еще раньше — бабка ее матери… Все женщины ее рода. Все женщины планеты. Все, кто когда-то готовился дать жизнь новому человеку.
У нее закружилась голова от необъятных масштабов этой картины. А может быть, это вполне естественное в ее положении ощущение?
— До апреля ждать совсем недолго, милый, — прошептала Саманта. — Но мне все равно ужасно не терпится увидеть тебя.
Саманте стало немного грустно. Она никогда не видела себя в роли матери-одиночки. Когда она думала о будущих детях, рядом всегда рисовался образ мужчины — туманный, кстати сказать, даже когда она встречалась с Эдмондом.
Как бы ей хотелось разделить все это счастье, самое большое земное счастье, с Джастином.
Он был бы хорошим отцом — заботливым, добрым, справедливым… Черт, это будет величайшей нечестностью в мире — не сказать ему правду. Она обязательно скажет.
Когда-нибудь потом. Когда его реакция на эти слова станет ей безразлична. Когда она перестает желать быть с ним. Быть его. Когда вся нежность и тупая боль, пережитые за прошедшую неделю, выцветут, ослабнут и из чувств превратятся в воспоминания о чувствах.
Он будет приходить по выходным и дарить ребенку игрушки. И смотреть на нее грустными, зовущими глазами. Почему-то при мысли об этом взгляде Саманту передернуло. Она не хотела, чтобы по ней тосковали, чтобы ее безнадежно ждали и обожали издалека. Она хотела, чтобы он поступил как мужчина. Чтобы он пришел и взял то, что она рада была бы ему отдать.
Но Джастин не придет.
Саманта горько усмехнулась: ну почему мужчины либо начисто лишены способности любить, либо еще чего-нибудь лишены?..
Ладно. До весны она сможет работать сама. Потом родители помогут. Интересно, как на маме скажется превращение в бабушку? Наверняка она расцветет и будет порхать, как на крыльях. А отец… из него выйдет отличный дед.
И то, что папа у ее ребенка будет только по выходным, нисколько не меняет того, что она счастлива. Счастливая будущая мама. Решено.
Ой… Это что же получается?
Ей для счастья достаточно было уйти от Эдмонда? Хорошенький же путь она избрала себе до этого! Какая удача, что все повернулось так, как повернулось. Джастин, спасибо тебе!
Саманта прислушалась к отголоску этих слов внутри себя. Эйфория осознания немного утихла. Джастин… Тебя не хватает. Слышишь? Не слышишь, конечно, да и не нужно тебе этого знать, но все равно… Лгать себе — последнее дело.
Надо пойти прогуляться, размять ноги. Ей теперь нужен моцион. И, кстати говоря, здоровое питание. В больших количествах. Где бы только найти что-то приличное? Аэропорт — территория фастфуда, к крохотным местным ресторанчикам у нее тоже не очень-то много доверия.
В маленьком магазинчике ей таки удалось раздобыть пакетик хороших сливок и свежую сдобу. Да, не суп-пюре и не овощной салат, но это лучше, чем кофе, хот-доги и рыба с чипсами. Можно было бы доехать до какого-нибудь ресторанчика. Но не хотелось тратить время, тем более сейчас, когда она уже почти решила… в каком направлении двигаться дальше.
Во всех смыслах.
Актуальнее всего, конечно, стоял вопрос с географией. Возвращаться в Лондон не хотелось категорически, по крайней мере, пока в душе все не уляжется. А больше ее, собственно, никто нигде не ждет, что несколько печально — но в то же время дает невероятную свободу действий.
У Саманты аж дыхание перехватило от такого счастья. Какой парадокс: она в чужой стране, от дома ее отделяют километры моря и суши, в той стране, где находится, она знает одного-единственного человека, у нее в животе — ребенок, о котором нужно будет думать и заботиться всю жизнь, а в ближайшие лет двадцать — вообще глаз не сомкнуть, и мужа у нее нет и, наверное, долго еще не будет, если он вообще когда-то появится, но…
Но никогда еще она не чувствовала себя более свободной, спокойной и счастливой, чем сейчас.
— Кажется, я схожу с ума, — пробормотала она себе под нос и улыбнулась.
Каблуки четко, как-то даже празднично стучали по блестящему полу. Какой замечательный звук! Какие люди вокруг красивые и интересные! Как здорово потрудились дизайнеры над этим терминалом…
— Нет, определенно, уже сошла, — усмехнулась она.
А вот почему так: если человек мрачен и зол, все нормально, а если он бодр и рад этому миру — то кто угодно скажет, что он блаженный? Наверное, люди слишком много внимания уделяют несовершенствам этого мира и теряют возможность им наслаждаться.
А по мне, подумала Саманта, очень даже ничего!
