Попробую в этой книжке быть спокойнее и короче. Короче – это главное. <…> Мой кризис, кризис 'трех искушений', изжит еще не совсем – но теперь я уверен в нескольких вещах: что бывают чудеса, что я рано или поздно успокоюсь – и на основе Православия, и, наконец, в том, что порядок внешний очень содействует порядку внутреннему. Вообще я чувствую себя внутренне много лучше.
1 block (англ.) – квартал.
2 Бернанос: 'Я всегда оставался тем двенадцатилетним мальчиком, которым был когда-то' (фр.).
13-го скончался о. Иаков Смирнов…
Чувствую непреодолимое влечение к писательству.
Страшно нравится Бунин. В больнице попались книжки 'Совр[еменных] Зап [писок], и там начало 'Жизни Арсеньева'. Но, к сожалению, нигде нельзя книг достать.
Там также прочел отрывок из 'Истории любовной' Шмелева… У меня три эмигрантских классика – Бунин, Шмелев, Зайцев. Кроме того, много любимых.
Досадно и грустно, что книг нету, а читать все новое очень хочется. Сейчас очень хочется достать альманах 'Круг' – да денег нету. (
Вот как будто бы и все. Жизнь моя не очень разнообразная, но я скучать не умею. Да и скука иногда полезна. В этом отношении я уверен, что госпиталь сыграл большую роль в моей внутренней жизни. Я начал думать об очень многом и совершенно новом.
Вчера вечером был у всенощной, сегодня у Литургии… Все думаю о религии и, кажется, прихожу к Истине. Молю Бога да поможет мне обрести покой душевный. Непрерывно тянет в церковь и только в церковь. Боже, помоги мне. Верую, помоги моему неверию.
Произвел генеральную уборку комнаты и стола. Мое правило – внешний порядок для внутреннего. Тихо. Думаю. Молюсь. Грешу.
Был в церкви… Все сомневаюсь и томлюсь. Погода плохая. Все тихо снаружи и, надеюсь, будет внутри.
Читаю Иоанна Златоуста… Все тихо… Господи, помоги.
Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение. Благодарю Бога за то, что подал мне, недостойному, руку в дни искушения моего. Был у Литургии. Служили молебен (после операции – 1974). Главное – вера в милосердие Божие и любовь к Богу. Любовь совершенная не имеет страха. Господи, дай мне любить
Тебя. Le monde n'a pas ete cree en une fois, mais aussi souvent qu'un artiste original est survenu… L'artiste n'invente pas, il decouvre… (M.Proust)1.
Надо верить, что у Бога истина, стремиться к ней и не искать ей подтверждений, так как если мы что-либо стараемся подтвердить, то, значит, мы допускаем сомнение в данном предмете, а если мы сомневаемся, мы не верим.
Завтра день ангела ген. Римского-Корсакова. Когда я о нем вспоминаю, мне всегда немножко совестно. Он меня так любил, а я его забываю… Скольким я ему обязан.
…Все в порядке. Слава Богу.
Вознесь же си, смирихся и изнемогох…
Давно, целую неделю, ничего сюда не записывал. Живем на даче. Недалеко от корпуса… Полон надежд. Стараюсь стяжать благодать Духа Св. Начинаю 'Жизнь во Христе' о.Иоанна Кронштадтского, 'Свет разума' Шмелева. Читаю Бунина, предполагаю прочесть 'Les Miserables'
О.Иоанн Кр[онштадтский]: '…если истина открыта в Божественном слове, исследована и объяснена богопросвещенным умом святых мужей, прославленных Богом, и познана сердцем в ее свете и животворности, тогда сомневаться в ней есть тяжкий грех'.
Подумать и вникнуть: '…немощи немощных носи и тако исполниши закон Христов'. О.Иоанн Кронш[тадтский] – 'т.н. светская литература совершенно чужда христианскому духу. Она даже стыдится духа Христа'.
* * *
Шесть дней в солнечной Калифорнии, в Сан-Франциско. Пишу 'солнечной', потому что, несмотря на то что был безумно занят (семь лекций о Со-
1 'Мир не был сотворен в один присест; он творится так часто, как появляется настоящий художник: художник не изобретает, он открывает заново' (М.Пруст) (фр.).
2 'Отверженные', роман Виктора Гюго.
лженицыне, встречи, ужины, разговоры), 'доминантой' в памяти остался этот изумительный, праздничный свет, синева неба, синева океана, белизна города, цветущие японские вишневые деревья. Который раз в Сан-Франциско – и всегда это впечатление рая. А вместе с тем именно там больше всего загадочных убийств, самоубийств, путаницы, сатанизма и т.д.
Масса людей на лекциях. Почти отвык от этой, доживающей свой век, русской эмиграции, а в Сан-Франциско как-то особенно провинциальной. Сколько путаницы, эмоций, упрощенности! И вдруг изумительные, прозрачные, райские люди (как те, у которых жил, особенно она), подлинная русская культура. То, что в этой культуре светит, – всегда 'преодоление'. Но, встречая таких людей, чувствуешь корни, делающие это 'преодоление' возможным.
Три блаженных, тихих дня дома, почти не выходя. Только вчера под вечер прогулка с Льяной 'вокруг блока': мороз, снег, неподвижные огромные деревья в снегу. Это мне всегда что-то 'говорит': высокое, успокоительное, торжественное. За эти дни (в аэропланах, по ночам в кровати после невозможных по суете дней) прочел Georges Hourdin 'Dieu en Liberte'
Звонил Сережа: в пятницу Солженицына вызвали к прокурору.
Сегодня с шести до восьми утра, еще в полной темноте, в очереди за бензином. В сущности, блаженные часы! Как меня 'фасинирует'
В Аргентине умерла Наташа, двоюродная сестра. Вспомнил лето 1939 года в Белграде, когда мы, приехав из Парижа, проводили столько времени с ней и Аней. 'Dans la lumiere de l'ete'[148]. И какая же потом была у нее страшная и грустная жизнь! Почему одним, а не другим так очевидно отказано в земном счастье?
Все эти дни полон Солженицыным. Во вторник вечером в Вашингтоне, куда я прилетел говорить о Солженицыне в American University
