Несколько часов в Нью-Йорке. Темный, холодный, почти морозный и сухой день. И всюду огни елок, всюду предпраздничное возбуждение… Моя неистребимая любовь к
С восьми часов утра в моем кабинете. Сейчас двенадцать часов дня: все эти четыре часа без перерыва разговоры, телефоны, 'проблемы': голова готова лопнуть, хотя и совершенно опустошенная. Чувство такое, что на меня льется какая-то лавина, от которой спасенья нет. Все люди от меня чего-то
Вчера Литургия, обед и лекция (о патр. Тихоне) в храме Христа Спасителя на 71-йулице. Погружение, после нескольких лет, в русскую эмиграцию. Слушая хор – такой типично эмигрантский, с уже стареющими голосами, чувствовал, что возвращаюсь в детство. Все 'концертное', все до боли знакомое – и потому все это родное и чувство хорошее. Много народу. После Литургии – тоже привычная 'благодушная' атмосфера приходских обедов. Лекция. На лекции – Коряков, Слава Завалишин, несколько 'диссидентов', приведенным Мишей Аксеновым и о.Кириллом Фотиевым.
В 3 часа едем на благочинническую вечерню. Теперь – погружение в другой мир. Вечер с восемью молодыми священниками.
'Нам внятно все…'
1 Из стихотворения 'Тускнеющий вечерний час…'. Правильно: 'Что связывает нас? Всех нас? – / Взаимное непониманье'.
2 Из стихотворения А.Блока 'Скифы'.
Теплынь такая, что, кажется, вернулось лето. Вчера все после-обеда в скучнейшем 'оформлении' нового автомобиля, который мы, наконец, получаем.
Часовая встреча, вчера, в Biltmore'e с Иваском. Хотя и постарел, но держится: какая-то рубашечка fantaisie и еще что-то вроде бус. Через десять минут становится ясно, что, в сущности, особенно разговаривать нам не о чем – разве что об общих знакомых. Его мировоззрение сложилось, даже, по-моему, окаменело: это все то же 'Не люблю Ветхого Завета', 'Мандельштама нужно причислить к лику святых', все, что я от него слышал годами. Доброжелателен, ценит дружбу, 'приятен во всех отношениях', но 'непромокаем' ни к чему, кроме того что уже стало его миром. Что меня всегда пугает в этих людях, это то, что – сознательно или подсознательно – их мировоззрение укоренено в желании 'оправдать' себя.
Вчера, во время party у маленького Саши (три года!), с Л. прошлись по Пятой авеню, поглядели на елку у Рокфеллера. Все в огнях, все звучит Christmas carols, все вливает в сердце праздник.
Последний день семестра, большинство студентов уже разъехалось, на утрени сегодня – горсточка. Как всегда, особенно ощущаю и люблю эту атмосферу кануна, предпразднества.
Забыл записать: на днях после одиннадцати вечера звонок от Николы Арсеньева: 'Дорогой друг, я только что написал стихотворение и хочу прочитать его…' Самого стихотворения не помню: как всегда у него – воспоминания, небо, вода, солнце. Но остро почувствовал его одиночество, сознание ненужности – и вот этот звонок ночью. Жалость.
Вчера за ужином в [ресторане], где мы праздновали начало ее каникул, Л. меня спросила: 'Что ты больше всего любишь в своей профессии?' Я думаю (и сказал): право и обязанность быть свидетелем (плохим, слабым, это уже другой вопрос) –
Письмо от Солженицына:
'С Новым Годом! и с Рождеством Христовым!
Я, конечно, живо помню наши с Вами чудесные прогулки по Парижу под прошлый Новый Год и замечательные Ваши объяснения о Париже. Остается жалеть, что их было мало и большая часть осталась нерассказанной и непоказанной.
Благодарю Вас за поздравления и память, хотя сам вижу высшую удачу дня рождения – чтобы он не отличался от рядового, рабочего.
Что Вы читали в амер. прессе по поводу 'Из-под глыб'? Если с какой статейки можно снять копию или ее саму – пришлите когда-нибудь.
Хотел бы, чтоб о Киссинджере статья моя повлияла, но есть ли надежда?
Жаль, что моя статья в Вестнике 116 Вас огорчила, но… так я увидел.
Шевелится ли в Вас мой 'лабельский' совет: отдаться писанию книг? Ах, как мало русских перьев! Ах, как нужны такие блестящие и сильные, как Ваше!
Обнимаю Вас.
Мы с Н.Д. шлем самые добрые пожелания У.С. и Вам. Ваш А. Солженицын'.
Вчера, окончив семинарские дела (каникулы!), изумительным, морозно- солнечным днем – у Ани с [внуками] Сашей и Анютой, подброшенными нам родителями (сами на балу 'Петрушка'). Атмосфера Аниного дома. Счастье от маленькой Александры!
Чтение письменных работ. Я не знаю ничего скучнее этого занятия и нечестно увиливаю от него как могу.
Чтение двухтомной биографии Симоны Вайль. Всегда удивляющая меня одержимость мыслью, да и вообще всякая 'одержимость'. Сознание, жизнь – как бы без воздуха. Конечно, только такие люди выходят, пожалуй, в
Слова одного из ее (Симоны Вайль) друзей, убитого на войне: 'Pour moi, plus je reflechis, dans mes moments de decouragement, et plus je sens que mon ideal n'est qu'un moyen pour faire arriver les autres, qui sont ma fin'
Первый настоящий снег. Кончив чтение экзаменов, убрал свой кабинет. За окнами – деревья в снегу. Абсолютная тишина. Тиканье часов. Полное блаженство. И – в свете только что записанного – вопрос: блаженство это, полнота эта, счастье – от Бога ('воздух') или же от слабости (лень, farniente
После двух дней снегопада – 'мороз и солнце'. В воскресенье днем, в ожидании приезда из Монреаля Ткачуков, ездили с Л. в Нью-Йорк 'включиться' в праздничную толпу и атмосферу. Толпа в St. Patrick
Вчера – последние четыре скрипта в 'Свободе' и заседание департамента внешних сношений: все это уже 'из-под палки'. Зато и в воскресенье, и вчера – чудные службы предпразднества…
Продолжаю чтение биографии Симоны Вайль, с несомненной духовной пользой.
Вчера же – украшение елки впятером (с маленькой [внучкой] Верой).
1 'Что касается меня, то чем больше я думаю в минуту отчаяния, тем больше я чувствую, что мой идеал – всего лишь средство для достижения других, которые являются моим
