именно к такой святости стремится современный 'духовный' человек.
От всего этого иногда страшное желание: быть свободным для жизни . А эта жизнь – жена и семья (времени нет), друзья (времени нет), природа (времени нет), культура (времени нет), и все это именно от Бога – дар , и к Богу – освящение , благодарность, путь, причастие… Жить так, чтобы каждый отрезок времени был полнотой (а не 'суетой') и – потому что полнотой, тем самым – и молитвой, то есть связью, отнесенностью к Богу, прозрачностью для Бога, давшего нам жизнь , а не суету.
Пишу все это в своем кабинете, в семинарии, в тот единственный за весь день час – между утреней и лекциями, когда я почти физически ощущаю отсутствие суеты. За окном очень темное ноябрьское утро и все тихо. А потом до вечера – сумбур, а вечером – нервная усталость, невозможность 'засесть' за что бы то ни было серьезное…
Понедельник, 3 декабря 1973
Книга S. Sulzberger (иностранный корреспондент New York Times) – 'The Age of Mediocrity'2 . Семьсот страниц – о встречах и разговорах буквально со всеми вершителями судеб мира за последние годы: де Голль, Аденауэр, греческие полковники, Насер и т.д. Больше всего поражает то, что высказывания всех этих людей, держащих в своих руках жизнь и смерть миллионов людей, в сущности на том же уровне, что и любая болтовня о политике людей, читающих газеты. Сплошной guesswork3 , конъюнктуры, ошибочные предсказания, parti- pri4 и личные амбиции. У всех без исключения! Под конец мне просто стало страшно: впечатление такое, что очень самолюбивые люди вслепую играют в какую-то азартную, опьяняющую их игру, завися в своих решениях от других таких же слепых людей, снабжающих их 'информацией'. Жажда власти и страх: больше ничего. Это мир, в котором мы живем. Панин в своей книге пишет о мобилизации 'людей доброй воли'. Но в том-то все и дело, что
1 Энергетический кризис (англ.).
2 'Век посредственности' (англ.).
3 ни на чем не основанные предположения, 'гадание на кофейной гуще' (англ.).
4 предвзятое мнение (фр.).
к власти приходят не они, а маньяки власти вроде де Голля (какая, в сущности, трагическая фигура!). Такая книга – вся о политических приемах, завтраках и интервью – куда страшнее, чем Кафка. Политически мир не продвинулся ни на шаг со времени Тамерлана и Чингисхана. И разница только в том, что современные чингисханы все время говорят в категориях 'свободы', 'справедливости', 'мира', тогда как их предшественники честно говорили о власти и славе. И потому были гораздо 'моральнее'.
А пока они болтают и обсуждают 'balance of powers'1 , страшная, бездарная, кошмарная советчина побеждает: 1920 год: большевизм в России, его можно было смести и ликвидировать тремя дивизиями. 1945 год: он завоевывает пол-Европы и весь Китай, то есть полмира. 1973 год: он завоевывает Ближний Восток, Средиземное море, крепко держит в своих руках Индию. Де Голль вышибает из Франции американцев: сейчас только и говорят, что о 'финляндизации' Европы. А 'свободолюбцы' все волнуются о Греции, Испании и демократии тут и там… Что за идиотская слепота. И теперь гимны detente2 , то есть фактически еще одной, может быть последней, капитуляции…
Мне кажется иногда, что 'новое средневековье' – в советско-китайском обличье – неизбежно. Современный мир – 'свободный' в ту же меру, что 'тоталитарный' – больше всего ненавидит иерархию, элиту. Потому что ненавидит всякую 'вертикаль', само ощущение высшего и низшего. Мир возлюбил 'низшее', но совсем не за 'страдания', не из-за справедливости, а из подсознательной или сознательной ненависти к 'высшему' – всякому без исключения, высшему. Диктатор – это приемлемо, потому что он 'низший', в нем каждый узнает себя. Он всегда снизу (народ!), а не сверху. Христа возненавидели, в сущности, только за то, что Он 'Сына Божия себе сотвори…', что Он – 'низший', бездомный, смиренный – все время говорил, что Он сверху, а не снизу. Де Голль только потому и интересен, fascinant, что он – последний! – уверял себя и всех, что он 'сверху'. Только сам-то он знал – и в этом его трагизм, – что его 'сверху' – 'la France' – в психологическом контексте нашей эпохи отдавало простым комизмом. И потому в политике он был, в сущности, мелким интриганом и больше ничем. 'The Last of Giants'3 – замечает Sulzberger по поводу его смерти. По самочувствию, по знанию, что власть, настоящая власть – всегда 'сверху', да, на его похороны съехались решительно все, от Никсона до Chou en Lai: все знали, что в его лице в мире снова промелькнула власть 'сверху'. Но это была эмоция, почти эстетическая взволнованность: реально в это никто не верит, и психологически де Голль не сделал для Франции ничего, и сам это сознавал.
'Властью, от Бога мне данною…': когда это исчезнет в мире, мир превратится в концентрационный лагерь. Он и сейчас уже молится на метафизических пошляков a la Кастро. Смак, с которым западные люди говорят о 'les masses'4 ! Прав был Вышеславцев: 'трагизм возвышенного и спекуляция на понижение'.
1 равновесие сил (англ.).
2 разрядке международной напряженности (англ.).
3 'Последний из гигантов' (англ.).
4 массах (фр.).
Два дня во Флориде: лекции у англикан. Длинные часы свободы и одиночества в отеле. Иное солнце. Пальмы. Чувство первозданной красоты мира, неистребимого счастья. То же самое в Dayton, Ohio, на мариологической конференции (в субботу). Вчера, после обедни, блаженный, солнечный день. Собирал листья в саду. Читал. 'Ничего не делал'. – 'Qui vous a dit que l'homme avait quelque chose a faire sur cette terre?'1 Сегодня: все в инее. Красный, морозный восход солнца.
Пятница, 7 декабря 1973
Вчера праздновали – по новому стилю – святителя Николая. А по старому – Александр Невский, мои именины. Вспомнил, как в этот день, должно быть в 1933 или 1934 году, я проснулся в дортуаре нашего 'первого взвода' и нашел на табуретке около кровати подарки – stylo2 Waterman – от Кирилла Радищева. Помню цвет этого stylo, его ощущение в руке. В этот же день – уже в институтские годы – 42-43? – рукополагали на rue Daru о. Сергия Мусина-Пушкина. Почему некоторые дни, со всеми их подробностями – погодой, количеством света и т.д., так врезаются в память, так остаются в ней?
Серо. Морозно. Тихо. Наслаждаюсь этой тишиной после трех бурных дней.
Понедельник, 10 декабря 1973
Вчера проповедовал в St. John the Divine3 : 'диалог' с Мортоном4 . Слушая мой любимый англиканский гимн 'Let All Mortal Flesh Keep Silence'[104], вспоминал первые поездки в Англию – в 1937 и 1938 гг., особенно недели, проведенные в Стемфорде, когда ходил каждый день в очень high church5 к обедне. А в лицейские годы каждый день, идя по rue Legendre в Lycee Carnot, заходил на две минуты в St. Charles de Monceau. И всегда в огромной, темной церкви у одного из алтарей шла беззвучная месса. Христианский Запад: это для меня часть моего детства и юности, когда я жил 'двойной' жизнью: с одной стороны – очень светской и очень русской, то есть эмигрантской, а с другой – потаенной, религиозной. Я иногда думаю, что именно этот контраст – между шумной, базарной, пролетарской rue Legendre и этой, всегда одинаковой, вроде как бы неподвижной мессой (пятно света в темной церкви), один шаг – и ты в совсем другом мире, – что этот контраст изнутри определил мой 'религиозный опыт', ту интуицию, что в сущности уже никогда меня не оставляла, – сосуществования двух разнородных миров, 'присутствия' в этом мире чего-то совершенно, абсолютно иного, но чем потом все так или иначе светится, к чему все так или иначе относится, Церкви как Царства Божия 'среди' и 'внутри' нас. Rue Legendre не становилась от это-
1 'Кто вам сказал, что человек должен что-то сделать на этой земле?' (фр.).
2 ручку (фр.).
3 епископальном соборе св. Иоанна Богослова в Нью-Йорке.
4 'Да молчит всяка плоть человеча…' (англ.).
5 высокую Церковь (англ.). Высокая Церковь – течение в англиканстве, тяготеющее к англо- католицизму.
