ДНЕВНИКИ 1973-1983

не богословам открывал ее Бог…

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков2.

Среда, 9 июня 1982

Завтра – отъезд в Лабель (правда, пока что на десять дней, но все-таки – отъезд). Я совершенно изнемогаю. Вот уже три дня – головная боль, кошмары.

Война – на этот раз на Ближнем Востоке. Израильтяне в шестнадцати километрах от Бейрута. Сбитые сирийские аэропланы, весь мир в абсолютно бессильной панике… Война Англии с Аргентиной. Война Ирана с Ираком. И еще какие-то маленькие войны (где, наверное, режут еще больше, еще лучше). Чад в Африке… И всюду – в столицах – взрываются бомбы, убивают дипломатов. Армяне – турок, другие 'без подписи'… Но тут же телевидение

1 'Провозглашение Слова Божьего' (англ.).

2 Ин.1:1, 14:4.

показывает баскетбольные финалы, новые автомобили, и всех зовут путешествовать и наслаждаться жизнью. 'Хлеба и зрелищ!' La vie continue1 . И именно этот контраст – более чем что-либо другое – придает всему привкус 'сумасшедшинки'.

Собрание Orthodox Theological Society в семинарии. Был – через силу – на двух докладах в понедельник, епископа Петра и проф. Христу из Фессалоник. В связи с этим: думал вчера о том, что богословие (слова о Боге, вживание в сущность веры) предполагает как свое непременное условие – либо подлинную культурность, либо же святость, в смысле простоты, смирения и т.д. Культурность, однако, это не просто знание , это приобщенность к внутренней жизни мира, к 'трагедии' (в греческом смысле) человеческой истории, человеческого рода . Ибо богословие есть всегда ответ или, лучше сказать, – благовестие в ответ , благовестие как ответ. Не случайно в нашем Orthodox Theological Society богословие превратилось в своего рода толкование 'административных' текстов – канонических в первую очередь (о смешанных браках, об их числе и т.д.). И сидят молодые священники и судорожно записывают 'рецепты' (а потом ими будут бить по голове несчастных, запутавшихся людей, на их спинах являть и доказывать свое православие…). Одна мелодия никогда не звучит в этого типа 'административном богословии': 'Я пришел отпустить измученных на свободу…' Собрание богословов – собрание 'сердитых людей', отстаивающих свои 'точки зрения'. В нем нет никакого воздуха, никакого желания приобщить людей – к жизни, к радости, к реальности Церкви. Все построено по типу – полицейского участка ('протокол о преступлении'), больницы ('психологические копанья в зловонных подсознаниях'), суда и приговоров… Бог 'интересуется' миром и человеком. Мы интересуемся 'проблемами' Церкви и ее администрации. И все это безнадежно мертво и скучно…

Думал об этом также вчера на отпевании Н.А.Спиридовича. Кучка русских, 'хорошего общества', в общем – 'церковных'. Но, Боже мой, какое 'отчуждение' от самой службы, слов, обрядов. Все они твердокаменно верят, что все это 'нужно', что нужно соблюсти все, что 'полагается'. Но что нужно и почему – об этом ни мысли… В таких случаях я всегда чувствую себя 'жрецом' de la tribu2 , знающим, но хранящим от профанов сложные 'манипуляции' – будь то крещение, будь то брак, будь то похороны…

Четверг, 10 июня 1982

Ужин вчера у Halbert'oe, с генералом, командующим французской армией. С ним другой генерал, его помощник, и молодой aide de camp3 . Все три довольно открыто ругают социалистов, хотя те и не тронули вооруженных сил. Все три необыкновенно симпатичные, умные и веселые люди. Очень высоко отзываются об американской армии.

1 Жизнь продолжается (фр.).

2 племени (фр.).

3 адъютант (фр.).

Сейчас уложились. Льяна уехала на заключительные церемонии в своей школе. Тихо, прохладно, солнечно. Еще несколько часов – и, Бог даст, будем катить в Лабель. Еще один учебный год за спиной – тридцать второй в Америке, тридцать восьмой вместе с Институтом…

В мире тревожно. Согласно 'трафарету' – над ним 'сгущаются тучи'. Но на днях Д.Г. подарила мне фотостат первой страницы 'Herald Tribune' от вторника 13 сентября 1921 года – дня моего рождения в 'мир сей прелюбодейный и грешный'. И вот тогда тоже 'сгущались тучи' – и большие, и малые, и с тех пор прошло шестьдесят лет!

Тетрадь VIII ИЮНЬ 1982 – ИЮНЬ 1983

Лабель. Понедельник, 14 июня 1982

Тридцать второе лето! Приехали в пятницу днем и с тех пор успели уже побывать – по делам, за покупками – ив L'Annonciation, и в La Minerve, и вчера – с Машей – на route Balazy. И каждый год это настоящая встреча , радость после разлуки, 'узнавание'. Нигде во всем мире я так не счастлив, самой простой, чистой 'счастливостью', как здесь. И особенно, так сказать, остро в этот медленный разгон первых дней.

Сразу засел за работу: keynote lectures для нашего летнего института на следующей неделе: 'Proclamation of the Word of God'. И, как всегда, нахожусь в полной путанице, не знаю, с чего и как начать и, главное, что нужно сказать этим людям, не кривя душой, не прикрывая свое незнание академическими штучками. Как ответить на вопрос: что означают слова и Бог бе Слово ? То есть как ответить на него так, чтобы что-то 'открылось' душе, вере, совести, а не только 'разуму'.

Среда, 16 июня 1982

Все эти дни погружен в подготовку своих лекций для института на следующей неделе. Я доволен своей работой, радостью, смыслом, 'жизнью', что раскрывается в ней, в этом раздумье о том, о чем, в сущности, я очень мало думал до сих пор. Удивительно – и я в этом всегда убеждаюсь, – что в богословии не мое 'Я' раскрываю, излагаю, передаю что-то, что уже во мне , что я знаю , что принадлежит мне, а наоборот – что-то открывается, подается .мне, и вся 'работа' состоит лишь в том, чтобы как можно вернее, полнее, убедительнее передать это другим. Богословие в этом смысле есть только 'поиски богоприличных слов' и тем самым – исключение, отбрасывание 'ложных' слов.

В промежутках между часами работы – прогулки по давным-давно знакомым местам, но которые с каждым годом все больше и больше становятся как бы причастием, удостоверением, откровением 'самого главного', а встреча с ними – своего рода 'литургией'. 'Le doux royaume de la terre…'

Когда я над чем-нибудь очень интенсивно работаю, как вот в эти дни, я не могу, не способен читать ничего 'серьезного' и, главное, к этой работе относящегося. Поэтому взял первое попавшееся в здешней моей 'библиотеке' – двухтомную биографию Sainte-Beuve, написанную A.Bailly. Купил ее давным-давно, и вот стояла неразрезанной. Вот еще один человек, стоявший всю свою жизнь около веры , во всяком случае, в общении – как критик, как историк 'идей' и 'опыта' – с людьми веры (чего стоит один его 'Port Royal', где сотни страниц посвящены религиозному опыту, 'духовности'). И 'успокоив-

шийся' на некоем 'мудром скептицизме'. Какое удивительное, таинственное явление – это отбрасывание веры , 'освобождение' от нее в XIX веке. Renan, Sainte-Beuve, Lamennais… Отказ от нее, как от какой-то проказы. Волнение Roger Martin du Gard, как бы не 'поверить' в смертный час, гнев на религиозные похороны Андре Жида. Возмущение Симоны де Бовуар на малюсенький, слабенький намек на Бога, на веру у приближающегося к смерти Сартра. Этот гнев, это волнение, этот страх