в одной
1 основанная на традиции (лат.).
2 От oppressive (англ.) – гнетущий, жестокий, репрессивный.
стадии – нет положительного, все отрицательно от начала до конца. И в этом смысле наша культура 'демонична', ибо в основе ее лежит сравнение. А так как сравнение всегда, математически приводит к опыту, знанию неравенства , то оно всегда приводит и к протесту. Равенство утверждается как недолжность никаких различий, а поскольку они есть – к борьбе с ними, то есть к насильственному уравнению и, что еще страшнее, к отрицанию их как самой сущности жизни; та 'личность', мужская или женская, неважно, – которая жаждет равенства, уже, в сущности, опустошена и безлична, ибо 'личное' в ней составляло как раз то, что 'отлично' от всех других и что не подчинено абсурдному закону 'равенства'.
Демоническому принципу 'сравнения' христианство противопоставляет любовь , вся сущность которой как раз в полном отсутствии в ней и как 'источника', и как 'сущности' – сравнения. Потому в мире и нет, и не может быть равенства, что он создан любовью , а не принципами. И жаждет мир любви, а не равенства, и ничто – мы знаем это – не убивает так любви, не заменяет ее так ненавистью, как именно это постоянно навязываемое миру как цель и 'ценность' равенство.
А именно в любви , и ни в чем другом, укоренена двойственность человека как мужчины и женщины. Это не ошибка, которую человечество исправит 'равенством', не изъян, не случайность – это первое и самое онтологическое выражение самой сущности жизни . Тут исполнение личности осуществляется в самоотдаче, тут преодолевается 'закон', тут умирает самоутверждение мужчины как мужчины и женщины как женщины и т.д.
Но все это и означает как раз, что никакого равенства нет, а есть онтологическое различие, делающее возможным любовь, то есть единство , а не 'равенство'. Равенство всегда предполагает множественность 'равных', никогда не претворяемую в единство, потому что вся суть равенства в его ревнивом оберегании. В единстве различие не уничтожается, а само становится единством, жизнью, творчеством…
'Мужское' и 'женское' начала соприродны миру, но только человек претворяет их в семью . Ненависть нашей культуры к семье за то, что эта последняя обличает зло 'равенства'.
Пятница, 13 февраля 1976
Два дня лекций и интенсивной работы в семинарии – письма, свидания, разговоры. Сегодня завтрак с [о.]Ив.[аном] Мейенд.[орфом] и о.Леонидом Кишковским: обсуждение вопроса о приеме англикан. Всегдашняя оскомина от разговоров о Церкви и ее 'эмпирической ситуации'. Внутренняя отчужденность от всего, эту ситуацию составляющего. Всегда то же самое: я люблю Православие, я не люблю, не могу любить Православной Церкви, торжествующих в ней номинализма, инерции, триумфализма, властолюбия, обожествления прошлого, псевдодуховности и бабьего благочестия.
Получил сегодня сборник о Хартфорде: Against the World for the World1 . В общем доволен своей статьей.
1 'Против мира за мир' (англ.).
Все эти дни – наслаждение от зимних Олимпийских игр в Иннсбруке по телевизии. Пропорциональное отвращение от commercials1 и новостей.
В связи с написанным выше (11 февраля) мысли о культуре грешной и культуре еретической . Мы живем в культуре (или цивилизации) именно еретической. Думать, развить это во второй серии скриптов для 'Свободы', обещанных мне в начале лета. Внести туда все размышления о 'правом' и 'левом', об утопизме и т.д. О современной 'духовности' как реакции, то есть об определенности ее тем, на что она реагирует…
Странное состояние: масса мыслей и потому – увиливание от работы…
Суббота, 14 февраля 1976
Пакет от Андрея: оставленные мною в Париже книги и детские наши письма, отданные мне мамой. Первые открытки из [корпуса] Villiers le Bel: ноябрь 1930года! Из лагерей, из Англии (1937-1938гг.) и т.д. За в сущности совершенно неинтересным содержанием ('как вы поживаете, мы хорошо') одно: какая у нас была счастливая семья! Думая об этом, перечитывая эти письма, – вся 'драма' [многих молодых] только тут, только в том, что чего-то не хватало, недоставало, недостает в семье. Дело именно в 'недостаче' чего-то, а не в 'трагедиях'. Трагедий у нас было сколько угодно: смерть [сестры] Еленушки, всегдашняя (и по письмам вижу – острая) бедность, папино питье и т.д. Но была реальность семьи, дома – именно то, чего не хватает моим теперешним 'клиентам'. Семья 'трансцендирует' 'взаимоотношения', она – ее реальность – к ним не сводится. Наоборот, пожалуй, 'взаимоотношения' в ней укоренены и ею определяются. Семья – не цель, а источник, питающий жизнь, и сила жизни. Семья распадается, когда она становится целью (то есть опять-таки идолом).
О памяти : в этих письмах я пишу о людях, событиях, встречах, которых в моей памяти абсолютно нет.
Сегодня в первый раз – дуновение весны.
Письмо от мамы, бодрое, с ответом на мое – du bon usage de la vieillesse2 …
Месяц годовщин: смерти папы, Сергея Михайловича [Осоргина], о.Киприана, тети Лины. Иногда чувствуешь, как 'жизнь' кусками отрывается в смерть, как песочная крепость, построенная детьми на пляже, постепенно, кусками смывается приливом.
Тоже в письмах: каким я был 'церковником'! Все о батюшках да говениях. С какой неудержимой силой все это меня притягивало. И как трудно в этом притягивании теперь разобраться.
У Леото я нахожу слово, которое, пожалуй, точнее всего определяет мое основное состояние: reverie3 . И этой reverie мешают 'дела' и 'обязательства'. И, может быть, только поэтому я так и люблю Леото, только из-за общности этого опыта: reverie, которой все время все мешает…
Все нужно для того, чтобы ничего не было нужным.
1 рекламы (англ.).
2 о пользе старости (фр.).
3 мечтания, грезы (фр.).
Понедельник, 16 февраля 1976
Детские письма – мои, Андрея, которые мы с Л. читаем с наслаждением. Одно из них, как раз не очень детское, меня поразило. Из Англии – тете Лине и тете Вере в июле 1937г., то есть когда мне было пятнадцать лет! Впечатления от первой англо-православной конференции (Fellowship of St. Alban and St. Sergius), на которую я попал в то лето. Вот эта часть письма:
'На конференции было очень интересно, и я очень рад, что попал на нее, но во многом я никак не могу согласиться ни с русскими, участвующими в этом 'ecumenical movement'1 , ни с англичанами. Писать было бы очень бесконечно об этом; в двух словах – русские невольно поддаются 'американизации и социализации' Православия, англичане все – 'социалисты-христиане', соединение мне ужасно неприятное и непонятное. Американизация Церкви состоит в том, что люди начинают бегать и суетиться, устраивать бесконечные конференции, митинги, поездки, начинают больше говорить о христианстве, и все это пахнет какой-то нездоровой возбужденностью. Вы себе не можете представить, сколько в Англии всяких комитетов, обществ, лиг и партий, сколько конференций, журналов – все 'христианские'… Вспоминаешь Серафима Саровского или Тихона Задонского и никак не можешь согласовать то 'тихое и безмолвное' христианство с этим. Не знаю, хорошо ли я написал все это, но у меня это чувство очень сильно – чувство какого-то разрыва – между нашим Православием и этим новым Православием дешевых брошюр, популярных толкований и т.д. Люди столько говорят о Церкви, о Литургии, о христианстве, что для меня снижает как будто, обедняет все это…'
