ДНЕВНИКИ 1973-1983

'оправдывает' его, – рыдание души. Остался какой-то суконный, безжизненный, искусственный аллегоризм.

Вчера до двенадцати часов ночи следил по телевидению за результатами primaries3 во Флориде. Победа Форда над Рейганом, Картера – над Уоллесом

1 Ср. Мф. 6:23.

2 сбивает спесь (англ.).

3 Primary (англ.) – первичные, предварительные выборы, голосование (сторонников какой-л. партии) для определения кандидатов на выборах.

и Джексоном. Пустяки как будто. Что же меня, в сущности, так в этом занимает? Думаю – ненависть к демагогии, которую так ощущаю у людей типа Рейгана и почти у всех демократов. И потому желание, чтобы им 'намазали на бутерброд'. Ужас от всех этих 'спасителей'. Форд – говорят – 'прозаичен'. Но государство должно быть прозаично, иначе оно становится идолом и рано или поздно 'тоталитаризируется'. Демократия – необычайно скучная вещь, но в принятии 'скуки', 'правил игры', в отталкивании от всякого 'вождизма' – ее единственное величие . 'Величие' мотора – когда можно о нем не думать, когда, будучи необходимым, он освобождает нас от себя…

Четверг, 11 марта 1976

Все утро вчера писал письма, главным образом отказы от всевозможных предложений и приглашений. Только одно писал с радостью – Вейдле, благодарность за его 'Зимнее солнце'. Все это время мне бы писать свою 'Литургию'…

С трех до пяти исповеди, потом первая Преждеосвященная.

В 6.30 ужин с Philipp Potter, главным секретарем Всемирного Совета Церквей, которого я знаю с 1975г., с Амстердама. Сделал 'экуменическую карьеру'. Весь разговор – о 'дипломатических ходах') (М.[осковская] Патриархия, греки, Константинополь и т.д.). Так что с радостью возвращаюсь к восьми в церковь на канон Андрея Критского.

Очередной кризис в Spence1 , в обсуждении которого проводим поздний вечер. Радость от полного, моментального, самоочевидного согласия – поступать по совести, не задумываясь о последствиях…

'Архипелаг' III: удивительно! Потрясающая книга.

Пятница, 12 марта 1976

Вчера закончили Великий Канон, литургическую 'массивность' первых дней Поста, и он вступил в то, что – внутри себя – я называю его 'легкостью' и в чем вижу и чувствую его главное и содержание, и цель. Сегодня утром – вот именно такая 'облегченная' утреня, вся как бы в полутонах, вся светящаяся и звучащая 'светлой печалью'.

В Нью-Йорке вчера, в 'Свободе'. Опять солнце, и, хотя и холодно, все наполнено обещанием весны. Двадцать блоков пешком, в пять часов дня. Всегдашнее удовольствие от этой городской суматохи (все бегут домой!), от оживления, от жизни – и от всего этого в ярких лучах вечернего солнца.

Понедельник, 15 марта 1976

Длинное воскресенье! Утром служил в храме Христа Спасителя на 71-й улице, потом – трапеза, потом – лекция. Это последний кусок, лучше – лоскуток 'русской эмиграции' первой волны. На нем можно проверить тот

1 Spence School – частная школа в Нью-Йорке, в которой работала У.С.Шмеман.

закон ее, о котором я не раз думал: закон ее вневременности и иммобилизма. Это даже удивляет! Прежде всего – сама Литургия. Отвыкнув от этого русского эмигрантского стиля, сильнее замечаешь то, что не замечал в детстве. А именно тот 'закон', согласно которому в служении тщательно скрыто все то, что могло бы дойти до сознания верующих, всякое подобие смысла , не говоря уже о молитвах, полная бессмысленность пения (сплошь 'концертного'), чтения – абсолютно невнятного, включая Евангелие, и т.д. Но по этому же закону все зато 'разукрашено', завешано всяческой 'душевностью' и 'сентиментальностью'. На сугубой ектении – имена хористов! На заупокойной – просто поток уже не только имен (Государя и т.д.), но и всяких категорий – 'за веру, царя и Отечество убиенных'… Перед причастием мирян (два человека в первое воскресенье Великого Поста!) старенький дьякон, очевидная душа и 'хранитель преданий' этого прихода, минут десять делает объявления: тут и концерт какой-то 'одаренной пианистки', и призыв оказать 'моральную поддержку' приходу, записавшись в него и внося 1доллар в месяц(!), целая 'устная газета'. И чувствуется, что для этих десяти минут задушевных оповещений и живет этот дьякон. Можно сказать так: бессознательно, подсознательно, но стиль этот скрывает , замазывает смысл Литургии, Церкви, веры и заменяет его неким общим 'чувством'. От вас ничего, так сказать, не требуется, кроме вот этого общего 'переживания', которое действительно, наверное, 'помогает жить'. Подлинно 'rite de la tribu'1 . Но сколько это объясняет в сложных взаимоотношениях Православия и 'русской души'. И какая во всем этом разлита тонкая гордыня – собою, 'русскостью', душевностью, сердечностью, как не подвержено никакому сомнению! Вот 'мы сохранили' и 'мы сохраняем'. Нас мало, но мы все такие же… Даже десятки изумительных 'постных пирогов', о которых дьякон извещает (перед причастием), что они 'к нашим услугам после Б.[ожественной] Литургии', даже они становятся героизмом, исповедничеством, свидетельством. И ужас перед намеком на какое-нибудь изменение. Я убежден, что тронь что-нибудь – и они просто уйдут. Это будет уже не тем, к чему они 'привыкли', и потому им совершенно ненужным. Панический, хотя и бессознательный страх перед смыслом.

Оттуда – солнечным, весенним днем – еду к Н.С.Арсеньеву. Другой 'шок': восемьдесят семь лет! Один! Почти слепой! В этом полуразваливающемся доме, сплошь завешанном какими-то 'дагерротипами', заставленном книгами, в грязи… Полтора часа слушаю – что? Поток судорожно изливающегося на меня тонущего мира, того, который один признает Н.С. Не понимая, что он его так любит потому, что это его мир: эта идеализированная, утонченная дворянская усадьба его дедов и прадедов! И как и на 71-йулице – никаких антенн , ни малейшего интереса, внимания к другим мирам, да и просто к реальности. Ее не существует. 'Только зеркало зеркалу снится…'2 . Уезжаю с чувством болезненной жалости – дядя Никола провожает меня до автомобиля: несчастный, слепой, неуклюжий ста

1 'племенной ритуал' (фр.).

2 Из 'Поэмы без героя' А. Ахматовой.

ричок, зачарованный своим 'градом Китежем'. Уезжая, цитирую себе: '…но жаль того огня, что просиял над целым мирозданьем и в ночь идет, и плачет, уходя…'1.

Ужин у Трубецких в Syossete. От них заезжаю к Месснерам. Еще один 'мирок', но уже сил не хватает в него вживаться. И так за один день путешествие по целым континентам, герметически друг от друга изолированным и, что гораздо для меня страшнее, – хотящим этой изоляции , живущих только собою, своим , превращенным в 'единое на потребу'.

Иногда такое чувство, что большинство людей действительно, хотя и неведомо для себя, живут скрываньем от себя – реальности (не только смерти) и что именно в этом скрывании – основная для них функция религии. 'В его дремоте не тревожь…'2 . Именно такая 'дремота', навевание ее – вся эта Литургия, да и вся эта церковь, в которой среди непонятно сладких слышатся иногда 'душевно нужные' слова – 'за веру, Царя и Отечество', 'не откладывайте говения до конца Поста'… Слышу, чувствую возражение (слышал его с шестнадцати лет): что же в этом плохого? Ведь вот, действительно, помогает жить… Отвечаю: плохо то, что эта 'дремота' так страшно легко оборачивается ненавистью и кровью . Ирландия, Ливан…

Отсюда, мне кажется, и внутренняя раздробленность Солженицына. Страшная 'реальность', увиденная им и так беспощадно выраженная ('Архипелаг'!), – внутренне, утробно исцеления ищет от хоть какой- нибудь 'дремоты': пусть Аввакум, староверы, 'русское нутро'. И не видит, что это 'нутро' соткано из дремоты и оборачивается припадком ненависти всякий раз, что кто-нибудь прикасается к ней…

Что это мне все сегодня лезут в голову стихи? Перечитал написанное и отчетливо 'услышал':

'Простой душе невыносим