«регенерационными пластырями». Именно дедушка Синоби раздавал задания Тукам и выбирал вирты, именно он принимал решения когда, кого и чему обучать и как, не единолично впрочем, но его слово было решающим. Я испытывал к нему весьма смешанные чувства, сестра же была настроена более лояльно — он помог ей с учебными планами Тропезского училища, и фактически благословил на учебу там, а ей это и было нужно. Можно сказать, что она дедушку любила, в отличие от меня, но мне он дедушкой и не был.
Я думал, когда мы окажемся за воротами поместья Синоби — нахлынет радость освободившихся узников помноженная на осознание, что мы сюда больше не вернемся, но отчего-то было грустно. Память услужливо припрятала все тяжелые и горестные эпизоды, оставив лишь чувство общности и семьи. Выйдя за ворота, мы ощутили себя сиротами, а еще предстояла скорая разлука — отлет сестры на Тропез. Вместо радости было грустно до слез, а еще немного страшило будущее, потому что не знали, чего ждать от отца. Но такое наше настроение быстро минуло, развеянное в моем случае гейшей, а у сестры — ее постоянным донжаном. Отец таким образом поощрил ее блестящую сдачу вступительных экзаменов в Тропезское училище, а мама, как и обещала, сделала мне подарок на шестнадцатилетие.
Итак, сестрица благополучно поступила в Тропезское, а я вернулся в университет — взрослая жизнь со всеми ее проблемами еще не наступила, мы получили полтора года отсрочки.
Приехав в очередной раз в общежитие, я получил свою прежнюю квартиру. Разместившись, я, по уже заведенной привычке, осмотрел окрестности — ничего не изменилось, всё как всегда.
Выходя в коридор следующим утром, я на несколько мгновений лишился дара речи и сохранил невозмутимое выражение лица лишь благодаря все тем же Синоби и их тренировкам. Я увидел КарСве… с рыжими кошачьими ушками и хвостом, он поздоровался.
— Приветствую, — ответил я, — а что, сегодня какой-то дневной маскарад?
— Ах… Нет… Это мне Киото-Грин подарила, — ответил он, поймав хлещущий ноги хвост, уши на голове шевелились в такт словам.
— Ага… Хороший подарок, — глубокомысленно заметил я.
— Угу, она же интересуется историей Земли изначальной и ее любимый период — предкризисный, — принялся он рассказывать. — А тогда в масс-медиа был популярен такой образ «Нэко» — человек с кошачьими ушками и хвостом.
— И?
— И нэко-девочки, они, значит, были такие непосредственные и без комплексов, а нэко-мальчики, ну точно как я, — закончил он с сияющей улыбкой, а чтобы у меня не осталось сомнений, добавил, — Она статью-справку по нэко подготовила и распространила… когда дарила ушки и хвост.
Дурдом… Психбольница! А не посольское общежитие.
— Ты и на территории Университета с ними? — «он что, позорится перед студентами- иностранцами»?
— Ага.
С ума сойти. Верней, они тут все уже посходили.
— КарСве, объясни мне, примороженному, почему ты их носишь?
— Ну, во-первых, мне идет… — я состроил скептическую гримасу, — а во-вторых, я надеюсь таким образом дать понять, что она мне дорога, и я с гордостью ношу ее подарок.
Ага, вот теперь все стало на свои места. Киото-Грин желая «укусить» распространила справку и подарила ушки с хвостом, а КарСве изобразил влюбленного, принявшего и носящего подарок. И теперь Киото в дурацком и двойственном положении: ведь этот шевелящийся… идиотизм, — ее идея, плюс все теперь знают, что она проявила к красавчику внимание, вручила дорогой, на заказ сделанный подарок, и тем самым дала ему надежду на дальнейшие отношения.
М-да… Бесятся они тут от безделья. К Синоби бы их всех, враз бы вся дурь выветрилась. Похоже, данная мысль отчетливо отразилась на моем лице, и КарСве заулыбался пуще прежнего… уши загадочно шевелились, хоть он и молчал.
Целью этих полутора лет были три тесно взаимосвязанных дисциплины: политология, государственно-планетарная экономика и межпланетная экономика. Нас, как будущих послов, особенно интересовало взаимное влияние политики на экономику и наоборот. Я, как всегда, погрузился в учебу, но в отличие от прошлых полугодий куда активнее общался со сверстниками. Они сильно изменились за последние полгода, повзрослели, наверное сказались «сборы». Несколько пятидневок на границе терраформирования — хороший способ сплотить семью, и узнать всех поближе, сорвав маски. Большие семьи безопасников предпочитают делать «сборы» с разновозрастными участниками, примерно с десяти до шестнадцати лет, причем для старших это уже вторые «сборы» — они учат младших и несут за них ответственность. Вообще это нешуточное испытание — месяц, да даже полмесяца жизни без благ цивилизации, под постоянной угрозой нападения крысодлаков или укусов марипоз и морторик.
В посольской мега-семье другая тактика: они собирают молодежь от шестнадцати до восемнадцати с разных семей и засылают бедняг, без старших и опытных, дав только предварительный инструктаж. И хоть на них не гонят стаи крысодлаков, да, Шур и такое вытворяют со своими, всё равно цивильной посольской молодежи приходится тяжело. Зато сразу видно: кто лидер и руководитель, а кто деспот, кто размазня, а кто «вещь в себе», кто способен подчиняться и работать в команде, а кто нет.
Как я узнал позже, КарСве отличился на «сборах», заработав себе плюсовые очки — убил крысодлака. Послам, кстати, повезло: обошлось без укусов и нападений, тот крысодлак был единственным, и команда экстерминаторов, всегда вызываемая в таких случаях, никого больше не нашла.
Так что в этот раз, со стороны перворанговых уже не было спеси, которая так задевала остальных — ребята уже поняли, что черная оправа на «душе» — это знак ответственности, а не изначального превосходства.
По вечерам, бывая в компаниях, я быстро выделил одну девушку, она притягивала меня и я не мог понять почему. Худенькая, даже можно сказать тощая, она имела круглое личико, вполне миленькое, но не классически красивое, и рыжие вьющиеся волосы. Всегда была серьезна и тиха, редко улыбалась, но улыбка у нее была очень теплая и заразительная. Походив, побросав взгляды издалека, я перешел в наступление. Несколько вечеров мы просто провели в общей компании, а потом я все же нашел возможность остаться с ней наедине, провожая до квартиры. При прощании я приобнял ее за плечи и поцеловал в щеку, она замерла, и на какое-то мгновение я поверил, что последует ответный поцелуй в губы, но вдруг она оттолкнула меня и зло выпалила
— Как вы надоели все! Хотите только одного! Думаешь, раз ты такой, а я…, — и оборвав себя на полуслове заскочила в квартиру.
Я остался стоять…
Можно триста раз себе повторить, что дело не во мне, что ее кто-то обидел, и она, дура, вместо того чтобы разобраться в себе, сорвала злость на мне, что эта худосочная, и как выяснилось глупая особа не стоит моего внимания… Но… Менее больно от этого не становилось.
Как нас и учили, я пошел сбрасывать стресс в спортзал. Поработав над собой, на следующий день я, как будто ничего не случилось, поздоровался с ней. Она что-то уронила, я поднял и отдал, с улыбкой сказав пару слов, со стороны мы выглядели как приятели. Она хотела встретиться взглядом, но я ей в глаза не смотрел — на тот момент я уже вычеркнул ее из своей жизни.
Эти переживания по поводу первой неудачи, а может быть первой любви, вытеснил турнир по «Лабиринту».[4] Ради него отменили занятия на целую пятидневку — как же, ведь надо найти самого умного среди молодежи послов! Все разговоры были только о предстоящем соревновании, каждый вспоминал и хвастался какое место он занял в младшей и средней группе. Кто-то был лучшим в своей семье до одиннадцати лет, кто-то до шестнадцати, я же на подобные расспросы помалкивал и пожимал плечами улыбаясь, мол, мне хвастать нечем. А я был третьим в средней группе у Синоби, это высокий показатель, учитывая, что в соревновании принимали участие и Синоби-Фроксы и Синоби-Орли — сильные математики, спецы по обслуге и программированию вирт-имитаторов.
К началу соревнования никто не считал, что у меня есть шансы на победу. По жеребьевке первым моим соперником оказался КарСве или как его тогда уже все называли Нэк. Хотя завистники за спиной звали его Нэка, подчеркивая его не мужественность, которая ничуть не отталкивала от него девчонок, а похоже, еще больше привлекала. Я не считал Нэка серьезным противником, но расслабляться не спешил, всегда
