сентенцию с тех пор, как переписал ее 200 раз за то, что подложил в класс пузырь с сероводородом. — Я же тебе сказал, что мы с ней незнакомы.
— Тогда почему вы все утро возили ее в машине? — поинтересовался лорд Бодшем.
— Да, — поддержала его Мэвис, — я тоже хотела бы знать.
— Мы оба, — подытожил пэр, — ждем объяснений.
Именно в такие минуты Фредди представал в самом лучшем виде. Сердце его билось о передние зубы, но никто бы этого не заметил. Смотрел он взором младенца, претерпевшего жестокую, незаслуженную обиду.
— Вы о ком говорите? — осведомился он.
— О вас, — ответил Бодшем.
— О тебе, о тебе, — прибавила Мэвис. — Я сама вас видела. Вряд ли хоть один Трутень смог бы издать такой беспечный, невинный смешок.
— Удивительно! — сказал он. — Неужели у меня есть двойник? Поверьте, сегодня утром мне было не до блондинок. Какие блондинки?! Ради Уилфрида я поехал в школу св. Асафа, чтобы попросить Обри Апджона о небольшой услуге: он бы мог, думал я, отпустить их после первых уроков. Нет-нет, не благодарите! Я просто объясню, почему не мог разъезжать с блондинками. Директор охотно сообщит вам, что я беседовал с ним достаточно долго. Потом я беседовал со своим другом Бинго. Потом приехал сюда.
Все помолчали.
— Странно, — сказал лорд.
— Д-да… — сказала Мэвис.
Они были явно растеряны. Фредди уже ощутил, что все, слава Богу, обошлось, когда вращающаяся дверь, повинуясь неумолимой силе, впустила в холл блондинку, чьи объемистые формы облегало что-то розовое. Другими словами, героиню дня.
— У-ух! — вскричала она, завидев Фредди. — Вот ты где, лапочка! Ужасно извиняюсь, — обратилась она к Бодшему с Мэвис, схватила Фредди под руку и уволокла.
— Не успела сказать спасибо, — объяснила она. — И потом, не отдышалась. Папа у меня шустрый, а вилы — тоже не подарочек. Ты меня сгрузил, мы сразу поженились, сейчас пойдем в ресторан. Если б не ты, мы бы в ресторан не пошли, ха-ха! Так что, спасибо, лапочка.
Ощущая, что дела сильнее слов, она от всего сердца его поцеловала. Потом побежала в туалет, попудриться, а он остался, где был.
Стоял он недолго. Бросив взгляд на Бодшема с Мэвис, он кинулся к выходу. Взгляд, хоть и недолгий, показал, что ждать нечего. Лорд смотрел на дочь, дочь — на лорда.
Затем оба посмотрели на Фредди, и что-то такое было в их взоре. При всем своем красноречии Фредди не мог бы объяснить, что именно.
Вот почему, если матч будет в Брэмли, мы не увидим там юного Виджена. Он не скрывает отвращения к этому курорту. Если тот и впрямь бодрит, пусть бодрит кого-нибудь другого.
НУ КАК, СУДЬЯ?
История великой любви Тони Биддла началась без четверти семь, в июне, в мэрилебонской части Лондона.[88] Он провел день на крикетном матче, а возвращаясь, застрял в пробке. Сбоку от его такси оказалась машина, за рулем сидела девушка. Только он закурил и стал размышлять о том о сем, как услышал ее голос:
— Крикет? Разве это игра? Бродят, словно во сне…
Именно в этот миг любовь поймала Тони в свои нежные сети. Он подскочил, как скачущий боб, и выронил сигарету. Если девушка с такими мыслями — не воплощение мечты, он просто не знал, где эти воплощения.
Мы не скажем, что он влюбился с первого взгляда, ибо вид на девушку закрывал субъект в синем костюме. Но с него хватило и голоса. То был дивный голос с американским напевом. По-видимому, в Лондоне приземлился американский ангел.
— Пять тысяч лет не пойду на эти матчи, — продолжал ангел в женском облике. — Нет, больше.
Субъект думал иначе, ибо сердито сказал, что сегодня судить нельзя, матч — не из лучших, дождь очень мешает.
Машины двинулись, незнакомка вырвалась вперед, оставив Тони позади.
Приведенные выше слова так взволновали нашего героя, потому что, кроме дяди и слизняков, он больше всего на свете ненавидел крикет. В детстве его заставляли играть, во взрослом возрасте — смотреть. Из зрелищ, только и знающих, что мучить чувствительную душу, особенное омерзение вызывал у него человек, венец творения, кричащий: «Ну как, судья?»
На матчи он ходил под давлением дяди, который давал ему возможность питаться три раза в день. Лорд Пламтон знал крикет вдоль и поперек еще с той поры, когда играли в баках и цилиндрах, и рассказывал о нем после обеда злосчастному племяннику. При помощи яблока (зимой — апельсина) он охотно показывал, как Боджер из Кента придавал мячу такое вращение, что тот резко нырял перед отбивающим, особенно — при отскоке от влажного грунта.
Сопровождая его на прогулке, Тони нередко ждал той минуты, когда можно попросить десятку, но дядя обрывал разговор в самом удобном месте, чтобы показать, как Коджер из Сассекса посылал мяч сквозь линию стерегущих подачу.
К этому низкому человеку и ехал сейчас Тони, ибо жил у него, в комнате под крышей. Приехав, он застал истинный переполох: по лестнице спускались врачи с черными чемоданчиками, а поднимались служанки с мисками жидкой каши. Дворецкий объяснил все это тем, что хозяин вывихнул ногу.
И впрямь, в королевской опочивальне Тони увидел дядю, обложенного подушками, который как раз запустил кашей в служанку. Видимо, он был не в духе. Напоминал он убийцу-оптовика, хотя в лице его не было свойственной им приветливости. На Тони он взглянул с тем сожалением, какое испытывают нервные люди, когда к их постели подходит племянник, а каши больше нет.
— Пип-пип, дядя Эверард, — сказал Тони. — Ходят слухи, что ты ногу вывихнул. Как же это, а?
Лорд Пламтон стал похож на убийцу, у которого разыгралась язва.
— Как? А вот так! Оставил я тебя на стадионе, пошел в клуб, у нас там комитет, а на обратном пути смотрю — мальчишки играют в крикет. Один бросил мяч, я, естественно, прыгнул на мостовую, чтобы его перехватить, и перехватил бы, но меня толкнула машина. Сумасшедшая девица гнала ее на бешеной скорости. Вот встану, — дядя облизнулся, — встречу эту ведьму в темной аллее, освежую тупым ножом, сварю в кипящем масле, оторву руки-ноги, разложу их на мостовой и потопчу как следует.
— Так ей и надо, — одобрил Тони. — Это же подумать! Из-за нее ты пропустишь завтрашний матч.
— Пропущу? — удивился дядя. — Ничего подобного. Ты мне и поможешь. А теперь, — прибавил утомившийся лорд, — пошел к черту!
Тони пошел не к черту, но все же вниз, чтобы подышать свежим воздухом. Его охватила печаль. Он надеялся, что хоть завтра будет свободнее — и вот… Он повернулся, чтобы снова войти в дом, но сзади, чуть не наехав на него, затормозила машина.
— Простите, — сказал женский голос, — нельзя ли увидеть лорда Пламтона?
Казалось бы, простые слова, но Тони узнал тот звук, который недавно вверг его в трепет от пробора до подошв. Ахнув, он опять повернулся и увидел ее лицо. Как мы помним, голос был ангельский. Лицо ему соответствовало.
Девушка тоже ахнула. Это случалось с особами ее пола, ибо, при слабом интеллекте, Тони был исключительно красив, куда лучше Кэри Гранта и даже Грегори Пека.[89]
