— Я не ослышался? — спросил он, подходя к машине и ставя ногу на подножку. — Вам нужен мой дядя, лорд Пламтон?
— Да. Я его чуть не раздавила. Хочу подарить ему цветы.
— Не советую, — сказал Тони. — Нет, не советую. Время, великий целитель, должно еще поработать, пока будет безопасно дарить дяде цветы.
— Ах, вон что! Тогда я пойду за угол, найму мальчика. Пусть он и дарит. Ну как, судья?
Тони заморгал, словно ангел осквернил уста цитатой из современного романа.
— Господи! — сказал он. — От кого вы переняли это непристойное выражение?
— От вашего дяди. Он так кричал, когда падал. Видимо, временно свихнулся. А что это значит?
— Игроки в крикет взывают к судье.
— Крикет? — она вздрогнула. — Сказать, что я о нем думаю?
— Спасибо, я слышал. Ваша машина стояла в пробке рядом с моим такси. Я был вот тут, а вы — вон там, к северо-северо-востоку. Благодарю вас от всего сердца.
— Не за что. Вы не любите крикет? Я думала, все англичане его любят.
— Кроме меня. Я его терпеть не могу.
— Я тоже. Зачем я на него пошла? Ах, слаб человек! Fiance[90] уговорил.
Тони покачнулся.
— У вас есть fiance?
— Точнее, был. Тони встал прямо.
— Это с ним вы ехали?
— Да. Юстес Давенпорт-Симмс. Играет за Сассекс или Эссекс. Мои взгляды его ужаснули. Поспорив, мы решили отменить заказ на свадебный пирог.
— Мне показалось, что у него нелегкий характер.
— Сейчас еще хуже.
— За игроков в крикет выходить нельзя.
— Вот и я так подумала.
— Значит, вы опять в обращении?
— Вообще-то да.
— Это хорошо, — одобрил Тони, и неожиданная мысль посетила его. — Можно, я пожму вашу маленькую ручку?
— Как-нибудь в другой раз.
— Когда вам будет угодно.
— Понимаете, я спешу. Надо еще переодеться. Я и так опоздала, а мой отец воет, как голодная гиена, когда ему приходится ждать обеда.
Одним движением прелестной ножки она сдвинула с места машину и исчезла за углом, предоставив Тони смотреть ей вслед. Печаль его росла. Он понял, что не знает ни имени, ни адреса, ни телефона. Если бы ему была ведома строка о кораблях, разминувшихся в ночи,[91] он бы ее произнес сквозь сжатые зубы.
Страдающий, совсем разбитый направлялся он с дядей на стадион. Горько думать, что идеальная девушка вошла в твою жизнь и бесследно сгинула. По пути в Мекку дядя живо и подробно рассказывал о визите австралийской команды в 1891 году, но племянник слушал плохо, так плохо, что пришлось ткнуть его в бок и вполне резонно обозвать пучеглазым кретином.
Садясь на свое место, он еще не вышел из транса, но на стадионе это естественно. Сомнамбулы- игроки мотались туда и сюда, зрители глядели на них остеклевшим взором. Примерно час ничего особенного не было, если не считать, что Хаджер из Миддлекса очнулся, как Абу Адем, [92] от сладостного сна, взмахнул битой и срезал мяч прямо в руки заскучавшего было полевого игрока. Но вдруг лорд Пламтон, до тех пор ограничивавшийся словом «Неплохо», отряхнулся и крикнул: «А, черт!», глядя на трехшиллинговые места, расположенные рядом с крытыми рядами. Поглядел туда и Тони. Сердце его отбило чечетку, а потом превратилось в желе на ветру.
— А, черт! — воскликнул лорд Пламтон. — Вон она, проклятая!
Тони выразился бы иначе и чуть не двинул дядю в ухо, но обуздал себя и сказал:
— Да, это та девушка.
— Ты ее знаешь? — удивился дядя.
— Так, немножко. Вчера на меня чуть не наехала.
— На тебя тоже? Ну, что это! Общественно опасный элемент. Дай ей волю, передавит полгорода. Ничего, сейчас я ей покажу!
— Ты же болен! Тебе нельзя двигаться! Можно, я заменю тебя?
Лорд Пламтон немного подумал.
— Да, сходи, — сказал он. — Хорошая мысль, даже удивительно. Покажи ей, где раки зимуют.
— Конечно-конечно!
Тони поднялся и поспешил к ней, тогда как дядя заговорил с соседом слева. Вскоре они углубились в спор об одном матче 1904 года.
Даже в неверном свете вечера девушка была похожа на высокосортного ангела, чтб говорить о ясном солнечном дне! И глаза ее, и волосы оказались золотисто-русыми. Общий облик наводил на мысль о серафиме, который любит дрожжи.
— Привет! — заметил Тони, садясь рядом с ней. — Опять мы с вами встретились.
Она удивилась, можно сказать — затрепетала, встретив честный взгляд его синих глаз.
— Ой! — вскричала она. — Что вы тут делаете?
— Да так, смотрю матч.
— Вы же говорили, вас от крикета мутит.
— Верно, мутит. Но дядя помешан на этой мерзкой игре, а я от него завишу. Прикажет идти на матч — иду. И смотрю, как рысь, то есть зорко.
Девушка недовольно нахмурилась.
— Зависите? А почему бы вам где-нибудь не служить?
— Сотни раз пытался, но нигде не удерживался. Понимаете, я не очень умен.
— Да?
— Да. Не очень. Потому меня и прозвали Тони.
— Вас так называют?
— Неизменно. Еще в школе учитель как-то сказал: «Ну, Биддл, из вас информации не вытянешь! Вероятно, загадочный Промысел набил вам голову бетоном». Так и пошло — Тони-Бетони.
— Ясно… А где вы служили?
— Где угодно, кроме управы герцогства Ланкастерского.
— И не удерживались?
— Вот именно.
— Какая жалость!
— Спасибо за сочувствие, но тут ничего плохого нет.
— Почему?
Тони заколебался, но подумал, что на ангелов в человеческом образе положиться можно. Он огляделся. Кругом было почти пусто.
— Только никому не говорите, — начал он. — Скоро я разбогатею. Знаете, что такое морская вода?
— Вроде бы знаю. Это по ней мы плыли из Нью-Йорка.
— Вот именно! А не знаете вы, что в ней полно золота. Один человек открыл, как его оттуда выманить. Увидел я объявление в газете и скорее к нему. Его фамилия Мак-Марран. Добрый такой, все мне рассказал. Ну, я наскреб десять фунтов, дал ему и скоро получу двести пятьдесят тысяч, это по меньшей мере. Недурно, а?
