— Телль! — кричали в толпе. — Ура Теллю! Молодец Телль!
— Орел наш Телль! — горланил кузнец Ульрих. — Никто во всей Швейцарии бы так не выстрелил.
— Никто, — шумели вокруг, — ни один!
— Речь, — выкрикнул кто-то в толпе.
— Речь! Пусть Телль скажет речь! — подхватили все.
— Нет-нет, — возражал зарумянившийся Телль.
— Давай-давай! — гремела толпа.
— Да я не смогу, — отвечал Телль, — не знаю, что и сказать.
— Что угодно говори. Речь! Речь!
Кузнец Ульрих и рыбак Руоди подняли Телля на плечи, и, откашлявшись, он начал:
— Господа… Приветствия из толпы.
— Господа, — снова начал Телль. — Это самый счастливый день в моей жизни.
Снова приветствия.
— Не знаю, что вы хотите от меня услышать. Я раньше не говорил речей. Простите, я так расчувствовался. Это лучшие минуты в моей жизни. Сегодня великий день для Швейцарии. Мы впервые ударили в набат революции. Не будем останавливаться.
Выкрики «Слушайте, слушайте» из толпы, где многие, не разобравшись в словах Телля, бросились колотить Лёйтхольда и Фризгарда, пока зычный голос кузнеца Ульриха не призвал их к порядку.
— Господа, — продолжал Телль, — открылись шлюзы революции. С нынешнего дня они станут шествовать по стране, сжигая дотла трясину угнетения, которую воздвиг среди нас тиран-наместник. Я хочу только добавить, что это самый счастливый день в моей жизни, и…
Его прервал испуганный голос:
— Берегись, народ, наместник едет!
Геслер, в сопровождении вооруженной охраны, мчался к ним по лугу на всем скаку.
ГЛАВА X
Гнедой конь Геслера подскакал ближе, и толпа рассеялась во всех направлениях, ведь никогда не угадаешь, что может вытворить наместник, обнаружив заговор. Они твердо решили бунтовать и сбросить иго тирана, но потише и подальше от него, так удобнее.
Они отбежали на край луга и стали там группками, выжидая. Даже кузнец Ульрих и рыбак Руоди не остались, хотя догадывались, что речь не закончена. Они просто поставили оратора на землю и пошли, как будто ничего не делали и дальше ничего не будут делать — только в другом месте.
Телль остался один под шестом посреди луга. Он не желал убегать, как другие, хотя положение ничего хорошего не сулило. Геслер был человек суровый, скорый на расправу, а на земле лежали два солдата в помятых и зазубренных доспехах да и его собственная шляпа на шесте пробита стрелой и потеряла прежний вид, никакие заплаты не помогут. Телль ждал неприятностей.
Геслер подъехал и осадил коня.
— Ну-ну-ну! — выпалил он. — Что здесь? что здесь? Что здесь?
(Стоит человеку повторить сказанное трижды — сразу ясно, что он не в лучшем настроении.)
Фризгард и Лёйтхольд поднялись, отдали честь и побрели к всаднику. Подойдя, они стали по стойке смирно. Слезы текли у них по щекам.
— Нечего-нечего-нечего, — заявил Геслер. — Докладывайте.
Он потрепал Фризгарда по голове. Фризгард разревелся. Геслер подозвал одного из придворных.
— Есть у вас носовой платок? — спросил он.
— Есть, ваше превосходительство.
— Ну так вытрите ему слезы. Придворный выполнил приказ.
— А теперь, — сказал Геслер, когда слезы были вытерты и перестали литься, — что здесь происходит? По пути я слышал «Помогите!». Кто звал на помощь?
— С вашего высокопревосходительственного позволения, — сказал Фризгард, — я имею жалобу.
— Следует говорить: «У меня есть жалобы», — сказал Геслер. — Продолжай.
— Как я есть верный вашего превосходительства слуга, несу службу в армии вашего превосходительства, и как меня поставили состоять при шесте и охранять шляпу, то я стоял и охранял — весь день напролет, ваше превосходительство. Тут проходит этот тип, я ему: «Кланяйся шляпе», — напоминаю. «Ха! — он мне в ответ. — Ха! Вот еще!» — и идет себе, даже не кивнет. Ну, я и постучал ему пикой по голове, чтобы помнил, не забывал, а он ка-ак даст сдачи. Тут набежала толпа с палками и давай мутузить меня и Лёйтхольда, ваше превосходительство. И пока мы отбивались, этот самый берет да стрелой из лука прямо в шляпу, уж не знаю, как ее такую теперь надеть. Добру перевод, ваше превосходительство, и все тут. Подлый народец меня и Лёйтхольда свалил с ног, а этого — Телля, все кричали — поднял на плечи, а тот и рад, давай речи говорить, тут вы и подошли, ваше превосходительство. Все по правде, как на духу.
Геслер побледнел от ярости и смотрел волком на Телля, которого схватили два стражника.
— А, — сказал он, — Телль, вот как? Приветствую. Мы, кажется, встречались раньше? А, Телль?
— Встречались, ваше превосходительство. В Шехенском ущелье, — не колеблясь, ответил Телль.
— Хорошая у тебя память, Телль. У меня не хуже. Помнится, при случае ты сделал мне пару замечаний — так, мимоходом? А, Телль?
— Возможно, ваше превосходительство.
— Не самых вежливых.
— Сожалею, если я вас обидел.
— Рад это слышать, Телль. Как бы тебе не пришлось пожалеть еще больше. Третируешь моих солдат, значит?
— Я их не трогал.
— Не трогал, вот как? Ага! Зато выказал неподчинение властям, не кланяясь шляпе. Я повелел ее установить, чтобы испытать преданность народа. Боюсь, что преданным тебя не назовешь, Телль.
—
— Всегда сначала подумай, Телль. Не думать опасно. И шляпу, надо полагать, ты тоже прострелил по безрассудству?
— Немного вошел в азарт, ваше превосходительство.
— Вон оно что! Вошел в азарт, говоришь? Надо быть осмотрительней, Телль. Когда-нибудь тебе несдобровать. Хотя выстрел замечательный. Ты ведь меткий стрелок, Телль, говорят?
— Отец стреляет лучше всех в Швейцарии, — вмешался детский голос. — Он может сбить яблоко с дерева со ста шагов. Я сам видел. Правда, отец?
Вальтер было убежал, когда началась драка, но вернулся, увидев отца в руках стражников. Геслер окинул его холодным взором.
— Это еще кто? — спросил он.
ГЛАВА XI
— Это мой сын Вальтер, ваше превосходительство, — ответил Телль.
— Сын? Вот оно что. Чрезвычайно интересно. А еще дети у тебя есть?
— Еще один мальчик.
