Ободренный ее взглядом, он остановил машину, встал на одну ногу и сделал предложение.
Она молчала. Сторонний наблюдатель заметил бы, что она взвешивает pro и contra. С одной стороны, он ей очень нравился. Мало того, он помнил ее день рождения. Казалось бы, что тут скажешь, кроме «Да»?
С другой стороны, можно ли связать судьбу с тем, кто цепляет левой ногой за правый локоть?
И она проговорила:
— Простите… Боюсь, что… В сущности… Ну, вы понимаете.
Эмброз понимал. Лицо у него стало таким, как в пресловутых фильмах.
— Ясно, — сказал он. — Значит, отставка.
— Вы простите…
— Ничего-ничего.
— Вы же понимаете…
— Конечно-конечно.
Молчание прерывал только попугай, интересующийся зарею. Эванджелина терзалась. Как бы смягчить удар? И вдруг ее осенило.
— Кажется, вы хотели поучить меня гольфу?
— Да…
— Может быть, позанимаемся?
— Вы действительно…
— Да-да. Только сбегаю за ракеткой.
— У нас нет ракеток.
— Как же вы перебросите мяч через сетку?
— И сеток нет.
— Какая странная игра!
— Так, — сказал Эмброз, кладя мяч и давая ей клюшку. — Посмотрим, долетит ли он до соседнего графства.
Теннис, вредный для души, все же укрепляет тело. Эмброз говорил мне, что она вложила в удар буквально все, что могла. Единственной ошибкой было то, что пришелся он не по мячу, а дюйма на три сбоку.
Это ее спасло. Она была горда и немедленно бросила бы слишком легкую игру. Именно так, говорил мне с ужасом Эмброз, определила она однажды гольф.
Но она сплоховала, и Эмброз увидел на ее лице ту смесь дерзости и смирения, с которой все и начинается.
— Разрешите, я покажу, — сказал он, пользуясь ситуацией, взял клюшку и пустил мяч по фервею. — Вот, примерно так.
Она глядела на него восхищенно, почтительно, благоговейно.
— Вы прекрасно играете, — вымолвила она.
— Ничего, прилично.
— А меня научите?
— За несколько уроков. Ах, нет, мне же надо отлучиться!
— Надо?
— Конечно. Человеку в моем положении полагается стрелять в горах серых медведей.
Они помолчали. Эванджелина выводила вензеля на дерне носком туфельки.
— Вам их не жалко? — спросила она.
— Что ж, и медведь знает горе.
— Вот что, — сказала она, — вам незачем ехать.
— Тут помогло бы только одно.
— Я это и имею в виду.
Эмброз задрожал от волос до тех особых ботинок, которые носят истинные игроки.
— Неужели?.. — начал он.
— Да-да.
— Вы действительно?..
— Да-да! Понять не могу, почему я так ответила. Оговорилась, должно быть.
Эмброз уронил клюшку и обнял Эванджелину.
— Мы созданы друг для друга, — сообщил он. — А теперь, — он вложил клюшку ей в руки, — откиньтесь немного назад, и помягче, но с силой…
НА ГЛИНЯНЫХ НОГАХ[46]
С приходом сумерек метель усилилась, и деревья у клуба клонились под ее напором. Снег мешал видеть, но Старейшина различил из окна курительной синевато-серые гольфы Сирила Джукса и одобрительно кивнул. Когда он еще играл, никакая погода не могла ему помешать. Он был рад, что молодому поколению не страшна ноябрьская свистопляска.
Сирил вошел в комнату. Лицо его, обычно — веселое, наводило на мысли о том, что он пережил гибель Помпеи. Никто не знал, что с ним такое, но самый мутный взгляд различил бы, что испытал он многое, и Старейшина заботливо справился:
— У вас что-то не так?
— Да уж, хуже некуда. Жена сердится.
— Простите, а в чем дело?
— Вы знаете ее братца, и согласитесь со мной, что над ним надо поработать.
— Несомненно.
— А для этого нужно выйти на площадку.
— Конечно.
— Вот я и сделал с ним два раунда. Вернулись, а она ждет. Говорит, он совсем синий, а вон и сосульки. Если он погибнет, кровь его на мне. В общем, повела оттаивать при помощи грелок. Жизнь бывает нелегкой.
— И весьма.
— Кажется, и впрямь холодновато, но что же это такое? Называть мужа слабоумным извергом! Способствуют такие слова семейному счастью?
Старейшина похлопал его по плечу.
— Держитесь, — сказал он. — Да, она немного раздражена, но поймет и простит. Ваша жена играет в гольф и в более ясном, здравом разуме понимает, как ей повезло с мужем. Дух гольфа, вот что важно в жизни. Именно он удержал Бьюстриджа от того, чтобы стукнуть будущую тещу, когда она стала делать замечания прямо у восемнадцатой лунки. Он подвигнул Подмарша завершить игру, хотя тот думал, что отравлен. Он спас и соединил Эгнес Флек и Сидни Макмердо. Кажется, я о них упоминал. Они собирались пожениться.
— Такая высокая, да?
— Чрезвычайно. И Сидни не маленький. Потому мы, друзья, и радовались. Как часто видишь, что мужчина шести футов трех дюймов находит девушку в четыре фута десять, которая годится разве что для труппы лилипутов. Ничего подобного здесь не было. Сидни весил 200 фунтов, Эгнес — 160. Что еще важнее, оба играли в гольф с детства. Эгнес пленяла привычка Сидни посылать мяч на 250 ярдов,[47] его восхищала редкая точность ее удара.
История эта (сказал мудрец, приняв из рук собеседника порцию горячего пунша) началась в более теплую погоду. Стоял август, над курортом Ист Бамтон сияло солнце, освещая лучами пляж, пирс, лотки с мороженым и безбрежный океан. В этом самом океане, ярдах в пятидесяти от берега, Эгнес охлаждала себя после гольфа и думала о том, как она любит Сидни.
