— Да. Я предложил ей руку. Но через три недели я женюсь на другой! Помните Патрицию Бинстед?
— Прекрасно помню.
— Вот на ней. Что мне делать? Вы не могли бы загипнотизировать Эгнес? Внушите ей, что я — первостатейный мерзавец.
— Пара пустяков.
— Тогда — не откладывайте. Скажите, что у меня гандикап гораздо больше. Скажите, что я пью без просыпа. Скажите, что я советский шпион Грулинский. Скажите, что у меня уже есть две жены. В общем, сами знаете, что говорить!
Еле дыша, дождался он профессора.
— Ну, как? — закричал он.
— Прекрасно, дорогой мой, прекрасно. Она помирилась с Макмердо. Говорит, что не вышла бы за вас, будь вы единственным издателем в мире, и не отдаст вас свою книгу, даже если вы станете молить на коленях. Собирается к Саймону и Шустеру.
— Пеппердж, вы — гений!
— Что можем, что можем, — засмущался профессор. — А не вернуться ли нам в бар? Выпьем соку.
— Вам нравится эта пакость?
— Я ее обожаю.
Сирил чуть не сказал, что Дракуле больше подходит другая жидкость, но он сдержался. Как-то бестактно, да и важно ли, кого напоминает этот замечательный человек? Главное — сердце, а не внешность.
— Что ж, выпью и я, — сказал он. — Лимонный сок хорош в такую жару.
— Поверьте, он здесь превосходен.
— Наверное, из счастливых лимонов.
— Очень может быть.
И он улыбнулся, подумав, что, загипнотизировав бармена, угостится даром. Очень удобно, если ты не слишком богат.
ПОТАЕННОЕ СОКРОВИЩЕ
Мы обсуждали положение в Германии и все согласились, что Гитлер стоит на распутье, скоро ему придется сделать решительный шаг. Теперь, сказал Виски-с-содовой, он просто сидит на двух стульях.
— Или он их сбреет, или отпустит, — продолжал Виски. — Так сидеть нельзя. Или у тебя есть усы, или нету. Третьего не дано.
Вдумчивое молчание, воцарившееся после этих слов, нарушил Джин-с-Тоником.
— Что до усов, — сказал он, — я их совсем не вижу. Куда они подевались?
— Я часто задавал себе этот вопрос, — сказал Итальянский Вермут. — Где, спрашивал я, густые усы моего счастливого детства? У нас в альбоме есть давняя фотография прадедушки. Поверьте, он как бы выглядывает из-за живой изгороди.
— Они пили из особых чашек, — сказал Светлое Пиво, — чтобы усы не попали в кофе. Да, ушло это время!..
Мистер Маллинер покачал головой.
— Не совсем, — сказал он, помешивая виски с лимоном. — Конечно, усов теперь меньше, но в дальних сельских районах вы найдете недурные образчики. Существованием своим они обязаны отчасти скуке, отчасти — доброму спортивному духу, который сделал нас, англичан, именно такими.
Светлое Пиво заметил, что не улавливает сути.
— Понимаете, — отвечал мудрец, — у людей, томящихся круглый год в деревне, не так уж много развлечений. Вот они и растят усы.
— И соревнуются друг с другом?
— Именно. Один землевладелец вырастит что-нибудь особенное, другой старается его превзойти. Во всяком случае, так говорил мне мой племянник Бренсепт. Ему ли не знать, если всем своим счастьем он обязан этому явлению!
— Он растил усы?
— Нет. Его втянуло в борьбу между лордом Бромборо из Рамплинг-холла и сэром Престоном Поттером из Уопли-Тауэрс, Норфолк. Самые лучшие усы растят в Саффолке. По-видимому, этому способствует свежий морской воздух. Вероятно, во всей Англии не было лучших усов, чем La Joyeuse барона и Мon amour[59] баронета.
Назвала их так дочь, Мьюриел (сказал мудрец). Поэтичная девушка, приверженная к сагам и романам, перенесла в наши дни средневековую привычку давать имена мечам. Если помните, у короля Артура был меч Эскалибур, у Карла Великого — Фламберж, еще у кого-то — Merveilleuse.[60] Зачем же отмирать таким прекрасным обычаям? Вот она и назвала, и племяннику это понравилось, равно как и мне, когда он об этом рассказал.
Познакомились они незадолго до начала моей повести. В отличие от отца, Мьюриел ездила в Лондон, и однажды ей представили там моего племянника.
Он полюбил ее сразу, она — чуть позже. Ей понравилось, как он танцует, а когда он предложил написать ее портрет (бесплатно), глаза ее засветились особым светом. Посередине первого сеанса он ее обнял и она, нежно курлыкая, прильнула к его груди. Оба знали, что созданы друг для друга.
Вскоре, летним утром, племянник подошел к телефону и услышал голос возлюбленной.
— Пип-пип, — сказала она.
— Тудл-ду, змея моей души, — отвечал он. — Где ты?
— В Рамплинге. Слушай, тут есть для тебя работа.
— Какая?
— Такая. Отец хочет заказать портрет.
— Вот как?
— Да. Собирается преподнести его местному клубу. Не знаю, за что это им.
— Он страшноват?
— Вот именно. Усы и брови, больше ничего. Заметь, усы — невероятные.
— Микробы в них гнездятся?
— А то как же! Так что, ты согласен? Я сказала, что ты подходишь.
— Вернее, подъезжаю. Сегодня вечером.
Он сел в поезд, отходящий в 3.15 от Ливерпул-стрит, а в 7.20 сошел на станции Нижний Рамплинг и прибыл к лорду перед самым обедом.
Сменив одежду еще быстрее, чем обычно — он очень хотел увидеть Мьюриел, — Бренсепт спустился в гостиную, поправляя на ходу галстук, и обнаружил, что еще рано. В комнате был только один человек, по-видимому — хозяин, ибо кроме ушей и кончика носа все закрывали усы.
— Как поживаете, лорд Бромборо? — учтиво осведомился племянник. — Моя фамилия Маллинер.
Человек посмотрел на него из-за чащи, кажется — с неудовольствием.
— Какой еще Бромборо? — сварливо спросил он. — Что вы хотите сказать?
Бренсепт ответил, что хочет сказать именно то, что сказал.
— Я не Бромборо, — сообщил человек.
— Да? — сказал племянник. — Простите.
— С чего вы взяли, что я Бромборо?
— Мне говорили, что у него красивые усы.
— Кто?
