в Вест-Энде. Сколько ни пытались окружающие убедить Эгремонта в бессмысленности попыток выпить все спиртное в Англии, он продолжал их предпринимать. Настоящее бульдожье упорство, старая добрая национальная черта, однако тетушку Клару это, ясное дело, не могло не волновать.
— Вы знакомы с его послужным списком? — продолжал поверенный.
Я задумчиво наморщил лоб.
— Ну… однажды после регаты я видел, как Эгремонт уговорил шестнадцать двойных виски за вечер, но побил ли он с тех пор свой рекорд, не знаю.
— В течение долгих лет его поведение было для леди Клары источником постоянной тревоги, а на этот раз…
— Стоп, не говорите, — поднял я руку, — дайте догадаться. Он украл шлем у постового?
— Нет, он…
— Бросил яйцо всмятку на электрический вентилятор? В ресторане это производит необыкновенный эффект.
— Нет, он…
— Неужели убил кого-нибудь? Ни за что не поверю.
— Нет. Он удрал в Голливуд.
— Удрал в Голливуд? — удивленно переспросил я.
— Вот именно, в Голливуд, — кивнул Плимсолл.
Я как мог, выразил свое непонимание сути проблемы. Старик продолжал:
— Некоторое время назад леди Клару обеспокоило состояние здоровья вашего кузена. Дрожь в руках, жалобы на пауков, бегающих по спине… Медики с Харли-стрит посоветовали отправить его в кругосветный круиз. Свежий воздух и перемена обстановки…
Слабое место этого плана бросалось в глаза.
— На пароходах есть буфеты, — заметил я.
— Бармены получили строжайшее указание не обслуживать Эгремонта.
— Ему это вряд ли понравилось.
— Не понравилось. Его письма домой, как и почти ежедневные телеграммы, были полны жалоб и выдержаны в неизменно раздражительном тоне. На обратном пути, во время стоянки в Лос-Анджелесе, Эгремонт покинул борт судна и отправился в Голливуд, где до сих пор и пребывает.
— Ну и ну! Пьет, небось, как лошадь?
— Прямых свидетельств мы, к сожалению, лишены, но, думаю, вполне можем предположить, что дело обстоит именно так. Однако это еще не самое худшее. В крайнее волнение леди Клару привело другое…
— Другое? — удивился я.
— Совершенно верно. Отдельные фразы из писем дают основание полагать, что Эгремонт возымел намерение вступить в брак.
— Вот как?
— Да. Его слова не оставляют места для сомнений. Он либо уже обручен, либо вот-вот обручится с какой-то местной девицей, а вам, я думаю, хорошо известно, какого сорта женщины преобладают в Голливуде…
— Говорят, все как одна красотки.
— В физическом отношении они, несомненно, обладают определенными достоинствами, — поджал губы старый Плимсолл, — однако ни в коей мере не подходят в супруги вашему кузену Эгремонту.
Не знаю, не знаю. Лично мне казалось, что такому, как Эгги, еще здорово повезло, если нашлась девица, согласная с ним связаться. Разумеется, своих соображений я высказывать не стал. Старый Плимсолл слишком уж благоговел перед нашим семейством, и мое замечание его бы расстроило. Вместо этого я решил уточнить, чего, собственно, от меня хотят в возникшей ситуации. Чем я могу помочь? Так и спросил его.
Плимсолл посмотрел на меня, словно верховный жрец племени, вдохновляющий юного вождя на священную битву.
— Ну как же, Реджинальд… Вы отправитесь в Голливуд и вразумите этого заблудшего молодого человека. Положите конец его неразумным планам. Употребите все свое влияние
— Кто, я?
— Вы.
— Хм…
— Никаких «хм»!
— Ха!
— Никаких «ха». Ваш долг очевиден. Вы не можете от него уклониться.
— Но… Голливуд — это же черт знает где!
— Тем не менее я настаиваю на том, что на вас, как на главе семьи, лежит обязанность немедленно туда отправиться.
Я задумчиво пожевал нижнюю губу. Мчаться со всех ног, чтобы подрезать на корню романтическую любовь, в которой я пока не мог усмотреть ничего плохого. Живи и давай жить другим — вот мой девиз. Если Эгги вдруг приспичило бросить якорь, почему бы и нет? Может быть, семейная жизнь изменит его к лучшему. Во всяком случае, к худшему его уже ничто не изменит.
— Хм, — снова сказал я.
Старый Плимсолл уже возился с карандашом и бумагой — очевидно, разрабатывал маршрут.
— Вы правы, — заметил он, — путь довольно долгий, но вместе с тем очень простой. Прибыв в Нью- Йорк, вы должны будете сесть на так называемый экспресс «Двадцатый век» до Чикаго. Оттуда с совсем небольшим интервалом…
Я подпрыгнул на стуле.
— Чикаго? Вы сказали — Чикаго?
— Да. Там у вас пересадка. Затем, из Чикаго в Лос-Анджелес…
— Погодите, — снова перебил я. — Тогда это куда больше смахивает на реальный план. Как раз в Чикаго через неделю или около того пройдет чемпионат мира в тяжелом весе…
Теперь ситуация представлялась в совершенно новом свете. С детства мечтая посмотреть мировой чемпионат, я никогда прежде не мог себе этого позволить, а теперь, с титулом и всем, что к нему полагается, мне это — раз плюнуть. Удивительно, что такая мысль не пришла мне в голову раньше. К изменившимся обстоятельствам жизни не сразу привыкаешь.
— А от Чикаго далеко до Голливуда? — спросил я.
— Чуть больше двух дней пути.
— Тогда ни слова больше. Я еду. Не думаю, правда, что смогу справиться со стариной Эгги, но я с ним повидаюсь.
— Вот и замечательно, — просиял старик и вдруг снова нахмурился. Наступила пауза. Я вздохнул, ожидая новых осложнений. — Э-э… Реджинальд…
— Да?
— Надеюсь, вы будете осторожны?
— Осторожен? — поднял я брови.
Плимсолл смущенно откашлялся, теребя в руках подвернувшийся арендный договор.
— Я хочу сказать, в отношении себя самого… Эти голливудские девицы, как вы только что заметили, славятся необыкновенной внешней привлекательностью…
Я от души расхохотался.
— Боже правый! Да ни одна из них на меня и не взглянет! Он снова нахмурился. Очевидно, я задел честь семьи.
— Вы граф Хавершот.
— Я знаю. И тем не менее…
— Кроме того, если не ошибаюсь, женщины смотрели на вас и прежде.
Я понял, что он хотел сказать. Два года назад в Каннах мы обручились с девушкой по имени Энн Банистер, американской журналисткой, которая проводила там отпуск. Поскольку я в то время считался уже наследником, это событие вызвало изрядный переполох в старшей ветви рода. Полагаю, последующее