Войдя в купе, она нажала кнопку звонка. Перед нами тут же предстал негроидный служитель — не тот, что нес подушку, а другой, — и Эйприл нежным воркующим голоском попросила принести лед. Проводник испарился, и она снова повернулась ко мне.
— Я совсем не разбираюсь в английских титулах.
— Правда?
— Абсолютно. Для меня нет ничего приятнее, чем свернуться калачиком на диване с хорошей английской книжкой, но ваши титулы такие сложные… В той нью-йоркской газете вас называли графом Хавершотом. Это то же самое, что герцог?
— Не совсем. Герцоги стоят чуть выше.
— Значит, то же самое, что виконт?
— О нет, — снисходительно усмехнулся я. — Виконты, наоборот, ниже. Мы, графы, смотрим на них свысока. Иногда даже подшучиваем над беднягами.
— А ваша жена — графиня?
— У меня нет жены. Но если бы была, то была бы графиней.
Глаза Эйприл задумчиво смотрели вдаль.
— Графиня Хавершот… — пробормотала она.
— Совершенно верно, графиня Хавершот.
— А Хавершот — это место, где вы живете?
— Нет, я даже толком и не знаю, что это такое. Семейное гнездо у нас в Бидлфорде, в графстве Норфолк.
— Наверное, там очень красиво?
— Ничего, домишко вполне сносный.
— И парк там есть?
— Целый лес.
— А олени?
— Есть и олени.
— Обожаю оленей.
— Я тоже. Мне попадались очень приличные олени.
Тут переносчик льда принес лед. Оставив в покое крупный рогатый скот, Эйприл принялась греметь посудой и вскоре уже смогла предложить мне выпить.
— Надеюсь, это подойдет, — застенчиво улыбнулась она. — Боюсь, я не слишком хорошо разбираюсь в коктейлях.
— Отлично, — причмокнул я. — Очень оригинально. А вы не будете?
Она покачала головой с той же кроткой улыбкой.
— Я так старомодна… Не пью и не курю.
— Боже мой! Неужели?
— Нет. Я вообще тихоня и домоседка. Одним словом, скучная особа.
— Да что вы, бросьте… Нисколько не скучная.
— Увы, это так. Это может показаться странным для девушки, которая снимается в кино, но в душе я совсем простая и домашняя. Мне хорошо лишь среди моих книг и цветов… А еще я люблю готовить.
— Да что вы говорите!
— Да-да. Мои подруги даже подшучивают надо мной. Заходят, чтобы позвать меня с собой на вечеринку, а я на кухне в простом халатике жарю какие-нибудь гренки с сыром. Обожаю свою кухню.
Я уважительно отхлебнул из бокала, с каждым ее словом все больше убеждаясь, что имею дело с ангелом в человеческом обличье.
— Значит, вы живете один в… как, вы сказали, называется это место?
— Бидлфорд. Ну, не то чтобы… То есть, я еще не совсем переехал. Титул у меня недавно. Но со временем собираюсь обосноваться, иначе старого Плимсолла удар хватит. Он наш семейный поверенный и следит, чтобы все было как положено, у него пунктик насчет этого. Главе рода положено сидеть в своем замке.
— В замке? Значит, у вас замок?
— В общем, да.
— Настоящий замок?
— Вполне.
— Старинный?
— Весь мхом зарос. Его в свое время еще Кромвель громил.
В глазах Эйприл снова появилось мечтательное выражение.
— Как приятно, наверное, иметь такой чудесный старый — вздохнула она. — В Голливуде все новенькое, с иголочки, все показное… один внешний блеск и мишура. От этого так устаешь. Он такой…
— Показной? — подсказал я.
— Да, показной.
— И вам он не нравится? Слишком показной?
— Не нравится. Он меня ужасно раздражает. Но что поделаешь? Работа есть работа. Ради работы приходится жертвовать всем.
Эйприл снова вздохнула, и я почувствовал себя свидетелем большой человеческой трагедии. Потом героически улыбнулась.
— Не будем больше обо мне, лучше поговорим о вас. Вы первый раз в Америке?
— Да.
— А зачем вы едете в Голливуд? Вы ведь едете в Голливуд? Или выходите раньше, до Лос- Анджелеса?
— Нет, все правильно, именно в Голливуд. У меня там дело, в некотором роде. Семейные неприятности, знаете ли. У меня там кузен, который, похоже, решил свалять дурака. Вы, случайно, не знакомы с ним? Такой высокий, желтоволосый, по имени Эгремонт Маннеринг?
— Нет.
— Ну так вот, он сейчас в Голливуде и, судя по всему, собирается жениться. Насколько мы его знаем, скорее всего, на какой-нибудь пылкой красотке из кабаре. Хочешь не хочешь, приходится вставлять им палки в колеса. Для того меня и послали.
Эйприл понимающе кивнула.
— Меня не удивляет ваше беспокойство. Девицы там просто ужасны. Вот еще почему мне так неприятен Голливуд. Почти невозможно найти настоящих друзей. Многие считают меня излишне щепетильной, но я ничего не могу с собой поделать.
— Я вас понимаю. Да, проблемы…
— Лучше быть одинокой, чем общаться с людьми, чуждыми по духу, у которых на уме одни только вульгарные вечеринки. Хотя… разве ты одинок, когда у тебя есть книги?
— Вы правы.
— И цветы…
— Конечно.
— А еще кухня.
— Ода!
— Ну вот, опять говорим обо мне! Расскажите что-нибудь еще. Значит, вы приехали только для того, чтобы разыскать кузена?
— Не совсем. Я, знаете ли, решил в некотором роде убить двух зайцев. В Чикаго как раз был чемпионат по боксу в тяжелом весе, и мне очень хотелось на нем побывать.
— Неужели вам нравится бокс? — поморщилась она.
— Понимаю, что вы хотите сказать, — вздохнул я. — В девяти случаях из десяти смотреть там, конечно, не на что, позорище одно… Но на этот раз бой был что надо! Ради одного только пятого раунда стоило проехать четыре тысячи миль. — Приятные воспоминания охватили меня, и я вскочил, чтобы понаглядней проиллюстрировать свой рассказ. — Все шло неплохо с самого начала, но пятый — это что-то! Чемпион с ходу загнал претендента в угол, врезал по носу и поставил синяк под глазом. Вошли в клинч,