отличалась оригинальностью, ибо она также пришла в голову какому-то долговязому типу с желтоватыми волосами. Он, похоже, прочно окопался у стола, никому не собираясь уступать место, и явно имел большой опыт пребывания в барах. Что-то в его облике и манере поднимать и опускать бокал показалось мне странно знакомым. И эти волосы… Где я их раньше видел? Неужели?
— Эгремонт! — воскликнул я.
К счастью, он уже успел осушить свой бокал, потому что в ответ на мое приветствие подпрыгнул дюймов на шесть. Приземлившись, доверительно наклонился к бармену за стойкой. Грудь его тяжко вздымалась.
— Скажите, — спросил он глухим дрожащим голосом, — вы не слышали только что голос?
Бармен сказал, что слышал что-то про ремонт.
— О, вот как?
— Эгги, старый осел! — снова позвал я.
На этот раз он обернулся и уставился на меня. Лицо его осунулось, глаза лихорадочно блестели.
— Реджи? — неуверенно произнес он. Потом, поморгав, осторожно протянул руку и ткнул меня в грудь. И лишь ощутив твердую поверхность, расплылся в счастливой улыбке. — Уфф!
Получив от бармена очередную порцию виски, Эгги сделал хороший глоток и только потом вновь заговорил. Голосом, полным укоризны.
— Реджи, старина, никогда в жизни больше так не делай, — сказал он, смахивая со лба капельки пота, — даже если мы с тобой проживем миллион лет! Я думал, ты за тысячи миль отсюда, и вдруг твой голос зовет меня по имени… такой жуткий и глухой… словно дух, предвещающий смерть. Если я чего и боюсь, так это голосов. Пока ты их не слышишь, все в порядке, но когда начинаются голоса, это начало конца.
Эгги передернул плечами и одним глотком прикончил виски, что его, похоже, окончательно успокоило.
— Ну-ну, — хмыкнул он, — стало быть, и ты здесь, Реджи. Давненько я тебя не видел, с полгода, наверно. Кой черт принес тебя в Голливуд?
— Да вот, хотел тебя повидать.
— Да ну?
— Ну да.
— Вот это по-родственному! Давай, глотни чего-нибудь. Шотландское виски здесь отменное. Эй, бармен, будьте добры, виски с содовой для моего кузена, и мне то же самое!
Я предостерегающе поднял руку.
— Нет-нет, пожалуй, больше не стоит.
— Да ты же еще не начал! — удивился Эгги.
— Я имел в виду тебя. Ты уже хороший.
— Только наполовину, — поправил он, будучи привержен к точности в этом вопросе.
— Ладно, пускай наполовину, но сейчас еще только десять.
— Если человек к десяти часам пьян только наполовину, значит, он плохо старался. Не беспокойся обо мне, Реджи, старина. Ты еще не знаешь всех чудес калифорнийского климата. Он такой бодрящий, что хоть изо дня в день пей все, что не лень, а старушка печень даже не пискнет! Вот почему Калифорнию называют земным раем, а люди целыми поездами прут сюда со всего Среднего Запада с высунутым языком. Да ты, небось, сам за этим приехал, так ведь?
— Я приехал, чтобы увидеться с тобой.
— Ах, да… Ты, кажется, уже говорил.
— Вот-вот.
— Ну так разве я не сказал, что это по-родственному?
— Сказал.
— Так оно и есть. Более чем. Ты где остановился?
— Снял коттедж в Саду Гесперид.
— Как же, отлично знаю это место. А винный погреб у тебя на уровне?
— У меня есть бутылка виски, если ты о нем.
— Именно о нем, о чем же еще! Непременно тебя навещу. Лишний родник никогда не помешает. А пока пей до дна и наливай еще!
С самого начала нашего разговора что-то не давало мне покоя, и только теперь я понял, что. В поезде мы говорили с Эйприл про Эгги, и она совершенно определенно заявила, что не знает его. Однако вот же он, здесь, у нее, командует как у себя дома…
— А здесь ты что делаешь? — спросил я, решив немедленно прояснить ситуацию.
— Чертовски хорошо провожу время, — расплылся он в улыбке, — особенно теперь, когда гляжу в твое честное лицо. Как приятно повидать тебя снова, Реджи! Не забудь мне потом рассказать, каким ветром тебя занесло в Калифорнию…
— Ты знаком с Эйприл Джун?
— Эйприл как?
— Джун.
— А что с ней?
— Я спрашиваю, ты с ней знаком?
— Нет, но с радостью познакомлюсь, и со всеми остальными. Вы с ней друзья?
— Это ее вечеринка.
— Рад за нее.
— Значит, ты не приглашен? Его лицо прояснилось.
— Ах, вон оно что! Теперь понимаю, к чему ты клонишь. Это же Голливуд, дружок, здесь не нужно никаких приглашений! Просто смотришь, где цветные фонарики, и заходишь. Самые счастливые вечера я провел среди людей, которые понятия не имели, кто я такой. Однако сегодня, как ни странно, я присутствую здесь по праву. Меня привели! Как, ты сказал, ее зовут? Эйприл…
— Джун.
— Вот-вот. Теперь припоминаю. Моя невеста работает пресс-секретарем как раз у этой самой Эйприл Джун, вот она-то меня и привела.
Давно уже гадая, как перейти к деликатным темам, я тут же ухватился за представившийся повод.
— Я как раз хотел с тобой об этом поговорить…
— О чем?
— О твоей помолвке.
Говорил я несколько сухо, с отчетливой главосемейной ноткой, побуждаемый уколами старушки- совести, которая вдруг решила напомнить о себе. Надежды, возлагавшиеся на меня Плимсоллом и тетушкой Кларой, пока никак не оправдывались. Посланный, чтобы вернуть на путь истинный этого оболтуса, я за целую неделю палец о палец не ударил. Как сошел с поезда в Лос-Анджелесе, так ни разу и не вспомнил о поручении. Вот что может сделать с человеком любовь.
Эгги напряженно обдумывал мои слова.
— О помолвке? — переспросил он.
— Да.
— О моей помолвке?
— О твоей.
— А что с ней?
— Вот именно, что с ней?
— Я — счастливейший из смертных.
— В отличие от тетушки Клары, — сухо заметил я.
— Какой тетушки Клары?
— Твоей матери.
— Ах, мамаша! Как же, помню. Выпьем за нее!
— Нет.
