— Елки зеленые!
— Не знаю, что означает сие изысканное выражение, но повторяю и настаиваю: я готов целовать землю, по которой она ступает!
Помолчав, Энн произнесла с видимым облегчением:
— Ладно… Слава богу, у тебя нет ни единого шанса. Эйприл в твою сторону даже не взглянет.
— Почему это вдруг?
— По всему Голливуду идут разговоры, что она уже подцепила какого-то английского придурка по имени лорд Хавершот. Замуж за него собирается.
Мощный электрический разряд пронизал меня с головы до пяток.
— Что?
— Вот так, — усмехнулась Энн.
— На самом деле?
— Нисколько не сомневаюсь.
У меня перехватило дыхание. Цветные фонарики вокруг заплясали, выделывая кренделя.
— Ура! Это же я!
— Что?
— Я самый и есть! С тех пор, как мы с тобой… э-э… виделись в последний раз, в нашей семье несколько повысилась смертность, и титул достался мне.
Она вытаращила глаза.
— Черт побери!
— Почему вдруг «черт побери»?
— Какой ужас!
— Никакого ужаса. Я счастлив. Энн вцепилась в мой пиджак.
— Реджи, не надо! Не выставляй себя на посмешище!
— Почему?
— Поверь мне, она принесет тебе лишь несчастье! Пускай от нее зависит мой кусок хлеба, но я обязана открыть тебе глаза. Ты просто милый дурачок, который не замечает очевидного. Эта женщина — ядовитая гадина, она на всех наводит страх. Тщеславная, лживая, корыстная, у нее каменное сердце!
Я невольно рассмеялся.
— Каменное, говоришь?
— Стальное!
Ну и чушь. Просто обхохочешься.
— Ты так считаешь? — фыркнул я. — Странно, в высшей степени странно. Потому что как раз в первую очередь она нежна, чувствительна, легко ранима и все такое прочее. Позволь привести лишь один пример. Когда мы ехали в поезде, я стал описывать ей пятый раунд из последнего боя на чемпионате по боксу, и что бы ты думала? Едва услышав про кровь, она закатила глаза и грохнулась в обморок!
— Она? В обморок? — скривилась Энн.
— По полной программе! Я в жизни не видывал такой женственности.
— А тебе не пришло в голову, что это была игра?
— Игра?
— Спектакль. И похоже, весьма успешный, поскольку теперь, как я слышала, ты всюду бегаешь за ней с блеянием, как овечка.
— С каким таким блеянием?
— Именно с блеянием, об этом говорят во всех клубах. В ясный день тебя слышно на милю в округе. Бедняжка Реджи, как же она тебя одурачила! Да эта женщина не пропускает ни одного боя в Лос- Анджелесе, она просто упивается ими.
— Не верю.
— Уверяю тебя, так и есть, — не унималась Энн. — Неужели ты не видишь, что она разыгрывает роль, и только потому, что ты лорд Хавершот? Ей нужен титул, и больше ничего. Ради бога, Реджи, беги, пока еще есть время!
Я холодно взглянул на нее и высвободил пиджак.
— Давай переменим тему.
— Не могу говорить ни о чем другом.
— Тогда вообще прекратим. Не знаю, осознаешь ли ты это, но мы опасно приблизились к тому, что называется порочить доброе имя женщины. За такое можно и из клуба вылететь.
— Реджи, послушай меня…
— И не подумаю.
— Реджи!
— Нет. Разговор окончен. Энн печально вздохнула.
— Ну, как знаешь. Да и глупо было надеяться вразумить такого идиота… Эйприл Джун! Подумать только!
— Не говори «Эйприл Джун» таким тоном!
— А каким же еще?
— Хочу довести до твоего сведения, что он мне не нравится, — холодно заметил я. — Ты произнесла ее имя, словно название неприличной болезни.
— Именно так я и собираюсь его дальше произносить! — бросила она. — Эйприл Джун!
Я сухо поклонился.
— Что ж, как угодно. В конце концов, твои методы звуковоспроизведения касаются только тебя. Я должен идти, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяйке, вон она идет. А ты можешь отойти куда- нибудь подальше и повторять «Эйприл Джун» в свое удовольствие до конца приема, пока дом не запрут и кошку не выгонят.
— Ее не выгонят, она тут главная.
Не унижаясь до ответа на столь вульгарную реплику, я отвернулся и пошел прочь. Глаза Энн впились мне в спину, я чувствовал их, как Эгги — своих пауков, но оборачиваться не стал. Направился прямиком туда, где Эйприл приветствовала гостей, и протиснулся вперед, чтобы поскорей увести ее из толпы и поговорить наедине на тонкую и чувствительную тему.
Это оказалось нелегко, но в конце концов, покончив с обязанностями хозяйки и убедившись, что все идет как надо, Эйприл оставила народ развлекаться самостоятельно, и мне удалось усадить ее за столик на двоих на краю лужайки. Бифштекс, пирог с почками, салаты… Наконец мы углубились в ванильное мороженое. Все это время моя решимость швырнуть к ее ногам свое сердце только росла. Оскорбительные замечания Энн нисколько меня не смутили. Полный вздор, нечего и думать. Наблюдая, с каким аппетитом моя возлюбленная наворачивает пирог, я просто не мог поверить, что она хоть в чем-то отступает от совершенства. Решительный разговор должен был вот-вот состояться, надо было лишь дождаться нужного психологического момента, и едва момент высунет нос, обрушиться на него, как груда кирпича.
Эйприл рассказывала о своей работе. Она надеялась тихо смыться и лечь пораньше, чтобы завтра в шесть утра быть в полном гриме на съемочной площадке — предстояла какая-то пересъемка. Одна мысль о том, чтобы выползти из постели в такую рань, заставила меня содрогнуться от жалости и сочувствия.
— Шесть утра! — воскликнул я. — Боже мой!
— Да, жизнь у актрисы нелегкая, — согласилась Эйприл. — Боюсь, публика даже не подозревает, насколько.
— Ужасно.
— Иногда я так устаю…
— Но все-таки, — заметил я, намекая на светлую сторону, — это ведь хорошие деньги, правда?
— Деньги! — презрительно бросила она.
— И слава!
Эйприл проглотила большую ложку мороженого.
— Деньги и слава ничего не значат для меня, лорд Хавер-шот, — произнесла она с улыбкой праведницы.
— Вот как?
