доказывая безнравственность самой постановки вопроса. Допустим, во времена Томаса Торквемады еще можно было действовать таким образом… «Но на рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься — о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?».{123}
Действительно, 1890–1909 годы — это двадцатилетие… «Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно. Евреи вытеснились из всех завоеванных позиций». {124}
И несмотря ни на что, во все это «тяжелое время», «в довоенное (до Первой мировой войны) время, некоторые евреи сосредоточили в своих руках значительные богатства… вызвало опасение, что с уничтожением ограничений евреи быстро сделаются хозяевами в стране».{125}
Тем более что в Российской империи евреев много. Очень много. Во Франции в 1900 году жило 115 тысяч евреев, в Великобритании — 200 тысяч. В Российской империи, по переписи 1897 года, только вне черты оседлости жило 315 тысяч евреев — столько же, сколько в Британии и Франции, вместе взятых. Всего же евреев в Российской империи было 5 миллионов 150 тысяч — больше, чем на всей земле шотландцев или каталонцев. 20 % из них были торговцами; 14 % имели «свободные профессии».
Глава 11
Антисемитизм страха
Я не люблю евреев: они работают упорнее; они разумнее; они ведут себя открыто; наконец, они — повсюду.
Англичане, датчане, шведы, американцы могут любить или не любить евреев. Любовь, знаете ли, дело индивидуальное и добровольное. Но эти передовые народы евреев не боятся — это точно.
Страх, что евреи могут стать фактическими хозяевами страны, появляется у французов и усиливается у немцев. Он очень заметен у поляков, венгров, румын. В России этот страх проявляется очень сильно.
Можно относиться к «еврейской проблеме» как угодно, но без понимания этого страха мы не поймем истории всего Нового времени, да и всего XX века.
Потому что антиеврейские настроения и в Александрии Египетской во времена Манефона, и в Лондоне XIII века, и в Берлине XVIII, и в Петербурге XIX веков имеют принципиально одну природу: евреев боятся. Евреями интересуются, евреи вызывают уважение… на расстоянии. Вблизи они оказываются очень уж активны и успешны.
«Приобщение евреев к европейской среде производило на горожанина и на интеллигента в большинстве стран Европы впечатление головокружительного успеха. Выяснилось, что если евреям предоставляется возможность свободно — в более или менее равных условиях — конкурировать с окружающей средой, их шансы на успех значительно более высоки.
Лишь на этом фоне можно найти объяснение тому поразительному явлению, что во многих европейских странах в конце XIX века послышались голоса, грозно усилившиеся с течением времени, призывающие к защите бедного европейца от всемогущего еврея».{126}
Кивнем головой, соглашаясь с умными авторами «Очерка истории еврейского народа», и пожалеем лишь об одном — что эти элементарные истины обсуждаются в еврейской среде через пятьдесят лет ПОСЛЕ холокоста, а не за сто лет ДО него. Хотя, конечно, есть такая поговорка: «Если бы я была такая умная до, как моя бабушка после, я бы никогда не делала глупостей».
У самых развитых народов лидерство евреев вызывает скорее восхищение. Они могут себе это позволить, потому что у них евреи контролируют значительные, но не определяющие сектора в экономике. Еврейских интеллектуалов много, но они не оттесняют на второй план интеллектуалов других народов. Еврейская тематика в искусстве и литературе заметна. Но не выходит на первый план.
Народы менее развитые испытывают перед евреями настоящий тяжелый страх. Римляне евреев не боялись, а вот египтяне — боялись, и Манефон изо всех сил пытался изобразить евреев так, чтобы с ними просто невозможно было иметь дело — чисто психологически.
В XIX и XX веках евреев не боялись англосаксы. Но в Германии, Австро-Венгрии, в славянских странах, особенно в Польше и России, страх перед евреями только нарастал. Ведь что получается? Вдруг «оказывается», что евреи — это не просто какая-то то забавная, то неприятная разновидность туземцев. Это, «как выяснилось», очень опасные люди. Они «вдруг», на протяжении считаных десятилетий, даже считаных лет, подминают под себя экономику страны, ее культурную и интеллектуальную жизнь. Возможность общественной карьеры, накопления богатств, приобретения недвижимости, организации какого-то производства оказываются в зависимости от этих юрких инородцев.
При этом евреи вовсе не обязательно должны быть враждебны людям из других народов или сознательно ограничивать их в чем-то. Вовсе нет! Евреи могут быть как раз очень даже благожелательны к гоям, особенно к умным. Я бы даже сказал, что к умникам любого племени евреи решительно неравнодушны и очень часто стараются приблизить их к себе.
В конце XIX и начале XX века Европу охватила особая форма антисемитизма. Раньше евреев могли отвергать как непривычных чужаков: антисемитизм ксенофобии. Тот самый случай, когда евреев «просто не любят — и все».{127}
Церковь не любила евреев как «врагов Христа»: религиозный антисемитизм.
Антисемитизм и в античное время, и во Франции и Англии XIII–XIV веков, и в России XIX века — это «антисемитизм конкуренции», переходящий в судорожный пароксизм «антисемитизма страха».
Это, конечно, и страх перед тем, что тебе лично может не оказаться места в экономике, общественной жизни и культуре собственной страны. Но не только! Это и страх перед тем, что ты окажешься «последним из могикан»: представителем культуры, которая себя изжила.
Это и сложность смотреть в глаза соплеменникам, которым повезло меньше, чем тебе самому. Это страх перед тем, что твоя страна уже меняется и вскоре изменится до неузнаваемости. Это страх перед очень милыми, благоволящими к тебе инородцами, потому что они вездесущи, могущественны и явно понимают, что происходит. А ты не понимаешь и во всем зависишь от них. Даже если они тебя приняли в свою среду и вознесли… так ведь, значит, могут и погубить! А логику их поведения ты понимаешь хуже, чем хотелось бы…
Такой страх в чем-то сродни страху перед неведомой необъяснимой стихией. Перед землетрясением, например, или громадной молчаливой тенью, мелькнувшей вдруг наперерез тебе в сине-зеленой морской воде.
«Антисемитизм страха» встречается и в наши дни, — например в США, когда публикуется статистика: по числу молодежи, получающей высшее образование, лидируют шотландцы, итальянцы и евреи. Шотландцы для англосаксов — это «свои»; отношение к ним примерно такое же, как у русских к украинцам и белорусам. Итальянцы — это уже посерьезнее… Но бог с ними, христиане, как-никак. А вот евреи вызывают самое сильное опасение — потому что страшно лет через 30 оказаться в стране, в которой элита будет еврейской не на 5, а на все 50 %.
Но эти страхи современных людей — детские игрушки по сравнению со страхами, замучившими европейца в Новое время, особенно в Германии и России XIX и в первой трети XX веков.
