l:href='#n_0.285' type='note'>[285] . Двигаясь извне вовнутрь, я реализую внутреннюю сторону своего места обитания: «Обращение внутрь… воплощается как дом» [286] . В доме человек осуществляет свое бытие-в-мире. «В сущности, не жилье располагается в объективном мире, а объективный мир располагается в отношении к моему жилью» [287] . Это превращает дом в место созерцания: «Всякое созерцание объектов, — в том числе зданий, — совершается из обитаемого жилья» [288] . Именно в обитаемом мной жилье раскрываются глаза моего созерцания: «Субъект, созерцающий мир, предполагает процесс обитания, уход обратно к себе от стихий (то есть от непосредственного наслаждения, которое, как только закончится, уже вызывает неудобство), возвращение в интимность дома» [289] .
Ж
Обращение внутрь в интимности обитаемого жилья — это «интимность с — кем-то»т, так как внутренность дома подобна приему гостей кем-то, кто меня уже любезно ожидал: «Обитание… означает обращение внутрь, приход к себе, возвращение к себе домой, как в прибежище, которое открывается в гостеприимстве, в ожидании, в человеческом приеме» [290] . Некий Другой, тихо присутствующий и доверяющий без слов, проявляет себя «в своей удаленности и в своем отсутствии» [291] . Это — «“Ты” доверия: речь без поучений, тихая беседа, понимание без слов, выражение сокровенного» [292] . Левинас называет это тихое присутствие «Женщиной»: «Этот Другой, чье присутствие деликатно являет себя как отсутствие и который в высшей степени гостеприимен по отношению к нам и очерчивает сферу интимности, есть Женщина. Женщина — это условие для обращения внутрь, она обуславливает внутреннюю сторону дома и само обитание в нем» [293] . Она образует тот горизонт, в котором имеет место внутренняя жизнь. «Эмпирическое отсутствие человеческого существа “женского пола” в доме никак не влияет на измерение женственности, которое, собственно, и проявляется внутри дома как его гостеприимство» [294] . Для полной ясности далее заявляется, что «здесь вовсе не идет речь о том, чтобы выставить себя на смех, защищая эмпирическую истинность или неистинность того факта, что любой дом предполагает женщину» [295] . Тихий прием, которым является обитаемое жилье, раскрывает «изначальный феномен нежности» — нежности, которая исходит от Другого и от лица;. «Приветливость лица… изначально происходит из нежности женского лица, в которой отдельное существо может обратиться к своему внутреннему и благодаря которой оно обитает и в своем обитании осуществляет отделение. Обитаемое жилье и его интимность, которые делают возможным отделение человеческого существа, предполагают, таким образом, первое откровение Другого» [296] .
Наслаждение и счастье постоянно находятся под угрозой. Стихии грозят переполнить нас [297] . Их ярость приручается «в четырех стенах дома и успокаивается в собственности» [298] . Вещи, которые были отвоеваны у стихий, обретают покой в доме. Цепкой хваткой труда мы высвобождаем вещи из неопределенности, из материи и вводим их в обитаемое нами жилье. «Овладевая вещами, обращаясь с бытием как с мебелью, которую нужно перенести в дом, труд располагает непредвидимым будущим, в котором для нас проявилась власть бытия. Труд приберегает это будущее для себя. Собственность лишает бытие его непостоянства» [299] . Труд и собственность отсылают к обитанию: «Человек выныривает из своего жилья — первой формы собственности — и погружается в стихийное… Внутренне on соотносится с тем, чем он обладает, так что мы можем сказать, что место обитания как условие всякой собственности делает возможной внутреннюю жизнь. Таким способом “Я” пребывает у себя дома» [300] .
«Возможность открыть дом для Другого столь же присуща существованию дома, как и запертые окна и двери» [301] . У дома имеются две возможности. Отдельное существо «может закрыться в своем эгоизме, то есть в изоляции своего “Я”. И эта возможность забыть о трансцендентности Другого — безнаказанно изгнать из своего дома всякое гостеприимство (значит, всякий язык), тем самым изгоняя всякое трансцендентное отношение, которое только и позволяет “Я” закрыться в себе, — подтверждает абсолютную истину — радикальность отделения» [302] . Однако существует и другая возможность: «Отношение с бесконечным остается другой возможностью человеческого существа, обращенного внутрь в месте своего обитания» [303] . Тот, кто открывает свой дом для Другого, по-новому обретает свое внутреннее: «Пребывание внутри дома, который открыт для Другого, — гостеприимство — есть конкретный и изначальный факт обращенности человека внутрь и его отделенно- сти» [304] . Только теперь дом становится по- настоящему открытым [305] .
Библиография
Bascom R.,
Grundy М.,
Levinas E., Totalite et Infini, Den Haag, 1961.
Palmer P.,
Wright W.,
1.4 Духовность супружества
В разных культурах супружество принимает разные формы. Специфические акценты и у духовных традиций.
Библейские традиции. Библейские традиции рассматривают отношение «муж — жена» как отражение отношения «Бог — человек», установленного при сотворении (Быт 1 и 2). Муж и жена в их отношении взаимности (vis-a-vis) — это предзнаменование тех отношений взаимности, к которым Бог призывает человека, когда творит его. Это отношение взаимности мужа и жены является парадигмой для всяких семейных отношений и пронизывает все сферы жизни: эмоциональность, сексуальность, генеалогию, общественные связи, экономику.
Еврейский мистицизм. Еврейский мистицизм соотносит тайну любви полов с самим Богом: половое соединение мужа и жены и союз Бога с Его Шехиной суть одно. С точки зрения Каббалы, прозрения которой имеют корни в раввинистических традициях и оказывают продолжительное влияние на хасидизм,
