образования важное место должно уделяться религиозному и философскому образованию; 2) повышение уровня сознания и образованности тех преподавателей, которые воспринимают религию и все, что с ней связано, как табу; духовность и мистика часто трактуются некомпетентно; 3) систематическая забота о той духовной среде, в которой живет молодежь.
Духовность и медицина. В наши дни духовности здравоохранения стали уделять немного больше внимания205 в двух аспектах. (1) Аспект больных: больные люди не совпадают со своими болезнями; нельзя видеть в них лишь «объект терапии», нельзя их изолировать, пренебрегать ими, эксплуатировать их; они требуют уважения как целостные личности. (2) Аспект заботы: духовная жизнь пациентов должна быть явным образом вовлечена в заботу
о них; уход за больными должен быть компетентным; должны приниматься во внимание чистота и честность тех, кто обеспечивает этот уход.
Естествознание и духовность. После веков отчуждения между естествознанием и духовностью постепенно начинают возникать явные точки соприкосновения [609] . (1) Исследуя глубинную структуру реальности, человек доискивается смысла и ценностей, направляющих это исследование [610] ; физическое и психологическое рассматриваются как единое целое [611] . (2) И духовность, и естествознание исследуют глубинные слои реальности, стремясь при этом выявить и сделать постижимым смысл конкретного мира [612] . (3) Духовность и науку объединяет сама структура процесса исследования: отказ придерживаться привычных образов и моделей, движимость исключительно порывом к истине [613] .
Искусство и духовность. В новейшее время искусство и духовность развивались параллельными путями. В последнее столетие современное искусство все больше утверждалось в своей независимости от общепринятых форм, сначала — по отношению к церкви, а затем — и по отношению к культурным и эстетическим нормам. Нечто подобное мы наблюдаем и в сфере духовности: здесь мы тоже видим движение дистанцирования относительно социо- религиозных норм. В то же время искусство и духовность все-таки продолжали стремиться друг к другу и взаимно друг друга обогащать [614] .
В данной главе нам бы хотелось ближе рассмотреть три вопроса: мудрость как форму знания в Древнем Израиле, монашество бенедиктинских веков как культуросозидающую силу и некоторые точки соприкосновения между духовностью и изобразительным искусством наших дней.
Школы мудрости
Наряду с древней семейной мудростью [615] в придворных царских кругах Иерусалима, — а также, в определенной мере, и в более широких слоях населения, — развивалась культура мудрости, укорененная в широко распространившихся культурах мудрости Египта, Месопотамии и Сирии. Ее прагматическое и ориентированное на опыт знание, сохранявшееся в пословицах, притчах, баснях и максимах, предназначалось для различных групп: придворных, чиновников, земледельцев, ремесленников и купцов. Учителя мудрости обращаются к этим группам с учетом их общественных функций. Мудрость ожидает «на распутьях» (Притч 8:2).
Ввиду высокой литературной культуры, описываемой здесь, уже в ранний период царств, должно быть, существовала развитая система образования. По сути дела, духовность мудрости — это «совместное обучение». Это совместное обучение, с одной стороны, помещалось в более широкий социальный контекст, который сам по себе уже подразумевает усвоение опыта и сообщение ценностей; с другой стороны, это обучение было отчетливым образом укоренено в традиции: люди усваивали притчи, пословицы, дидактические стихи как «опыт порядка, опыт закономерностей, очевидность которых была засвидетельствована в ходе многих поколений»218. Конечной целью этой подготовки было сделать учеников способными, применяя изысканные выражения, давать советы, выносить верное суждение по поводу самых разных ситуаций и уметь вести себя подобающе. Эта культура мудрости распространяла «просвещенную духовность»214, цель которой заключалась в критическом исследовании имманентных процессов и закономерностей: «В совместной жизни людей, в их экономической деятельности, а также и в обхождении человека с самим собой, — будь то в умеренности или в невоздержанности, — можно наблюдать некоторые внутренние закономерности, которые стоило бы установить»215.
Мудрость — форма знания, которую можно описать разными способами. Исходный пункт — понимание и различение (евр. бинап твуна), основанные на способности видеть различия (Притч 2:2–3; 3:19; 8:1 [616]). Поэтому одно из ключевых дидактических средств — это притча (машалъ), в которой сопоставляются две данности. Внимательный ученик распознает и связь между' ними, и разницу. Но одного только различения недостаточно. Нужно еще видеть разницу между поверхностью и глубиной, между истиной и мнимостью. А это возможно лишь в том случае, если познающий имеет верное интуитивное «чувство» (да am) предмета (Притч 1:4; 9:10; 11:9). Чувство и различение направлены на открытие перспективы будущего: замысла, плана, расчета (мэзимма). Это «проектирование пути» (ср. Притч 1:4; 3:2; 5:2) требует дисциплинированности (мусар), достигаемой воспитанием и наставлением (Притч 1:8; 3:11; 4:13). Мудрость (хохма) при этом происходит из опыта —
из близкого знакомства с объектом (ср. Пс 103:27). Этот узор из познавательных форм ткется лишь тогда, когда познание сопровождается благоговением (йиръа): почтительностью, трепетностью, удивлением, восприимчивостью. У кого нет благоговения, тот не приобретает никакого опыта и не способен к различению и пониманию.
Псалом 33 — это псалом мудрости с алфавитной композицией [617]. В средней части (стихи 9-15) учитель мудрости призывает своих учеников «вкусить и увидеть» сущность описываемого перед этим опыта.
Вкусите и увидьте, как благ Сущий!
Блаженны сильные, которые прибегают к Нему!
Благоговейте перед Сущим, святые Его,
Ибо нет недостатка у благоговеющих перед Ним [618].
Учитель взывает к восприимчивости своих учеников: им следует вкусить и увидеть, что именно благость Сущего сообщается в опыте страдания и счастья, страха и покровительства (стихи 4–7). Для этого требуется доверие (при- бегание к Сущему) и крайняя восприимчивость (трепет, благоговение). В той же средней части учитель призывает учеников к активному ученичеству, которое выражалось бы в их поведении.
Придите, дети, послушайте меня: я научу вас благоговению перед Сущим.
Кто есть тот человек, что доволен жизнью и желает видеть долгоденствие?
Удерживай язык свой от зла,
уста свои — от лживой речи,
удаляйся от зла и делай добро,
ищи мира и следуй за ним (стихи 11–14) [619].
Учитель призывает своих учеников к такому поведению, которое исполнено почтительности: никакого злоречия, никакого обмана, никакого злого дела; но — делание добра, стремление к миру. Теперь благоговение более не является восприимчивостью («вкусите и увидьте»), а становится практикой («делайте»), Две формы благоговения (восприимчивость и добродетельность) принадлежат друг другу и дополняют друг друга.
Мудрецы размышляли о политических, социальных и экономических отношениях, об удачной и неудачной судьбе и о неизбежной смерти. При этом они предпочитали анализировать внутреннюю позицию людей: то, как внутренняя жизнь проявляется во внешнем поведении человека, и, прежде всего, то, как он может скрывать свои внутренние порывы за внешним фасадом; тайны сердца человека, его страхи и иллюзии; двусмысленный феномен стыда и так далее (Иов 8:20слл.; 20:22слл., Сир 4:20–26*;
