шахматы?», Ботвинник ответил на этот вопрос утвердительно: «Принимая во внимание силу их эстетического воздействия, а также их популярность на земном шаре, мы вряд ли допустим ошибку, если будем считать шахматы искусством. Да, шахматы наших дней, пожалуй, являются одновременно и игрой, и искусством. Они, видимо, стали искусством тогда, когда появились и подлинные художники, и публика, способная ценить красоту шахмат».
Василий Смыслов утверждал, что «шахматы, несмотря на жесткую спортивную борьбу, несмотря на периоды разочарования, имеют большое творческое содержание. Эстетический момент в шахматах велик, и это роднит их с искусством».
Рассуждая, если позволительно будет так сказать, о духовном многообразии шахмат, Михаил Таль писал: «А когда участники турнира сидят на красивой сцене и за их партиями внимательно следят тысячи зрителей, переполнивших зал театра, миллионы радиослушателей с карандашиками в руках, когда любая красивая комбинация, любой интересный план вызывает оживленную реакцию всех присутствующих, – это искусство, очень своеобразное и вместе с тем похожее и на театр, так как за шахматной доской часто звучат самые разнообразные «диалоги» (упаси боже, не партнеров, а фигур!); и на музыку, хотя бы потому, что слово «гармония» нередко употребляется и в шахматных комментариях; и на живопись, так как фигуры для любителя живописи могут быть не только белыми и черными.
Главное же, что сближает шахматы с искусством, – это неповторимое ощущение творческого волнения, которое охватывает и создателей шахматного произведения и зрителей… Я заранее предвижу возражения, – продолжает далее Таль: – Как же так, товарищ гроссмейстер? Ведь всем хорошо известно, что шахматист, играя в турнире, стремится завоевать первое место, играя в матче – одержать победу, так что шахматы – это прежде всего спорт.
В ответ я могу только припомнить, что ежегодно проводятся конкурсы пианистов, вокалистов, выставки картин, где каждый музыкант, певец или художник тоже стремится занять первое место, и это отнюдь не мешает им покорять зрителя или слушателя своим искусством».
А вот что думает об этом самый молодой пока в истории шахмат чемпион мира Гарри Каспаров: «В потенциале каждая партия – произведение искусства. Я утверждаю: за шахматной доской возможно создать шедевр и этот шедевр будет доставлять людям истинное духовное наслаждение – разве не таково и воздействие произведений искусства?»
Многие выдающиеся шахматисты разделяют точку зрения чемпионов. Акиба Рубинштейн (пусть и с явным преувеличением) называл шахматы «тончайшим из искусств», Рихард Рети – «народившимся и развивающимся искусством», Савелий Тартаковер – «мятежным искусством». Я сознательно не привожу здесь высказываний Михаила Чигорина – вся жизнь в шахматах этого великого маэстро была посвящена искусству.
Скептик может заметить, что шахматистам трудно быть объективными… Что ж, действительно, эстетика как наука, насколько мне известно, еще не высказалась со всей определенностью по интересующему нас вопросу. Не являясь специалистом в области эстетики или искусства, я не считаю себя вправе углубляться в эту проблему. Однако, имея в виду, что шахматы, несомненно, доставляют людям эстетическое наслаждение, хочу припомнить историю английского доктора Эдварда Дженнера. Как известно, он создал противооспенную вакцину и первым начал делать прививки от оспы, не зная, как именно его вакцина оберегает людей от заболевания…
Если доводы шахматных корифеев нуждаются в подкреплении, можно припомнить высказывания представителей иных, внешахматных сфер. Видный государственный деятель Н. В. Крыленко, сыгравший неоценимую организаторскую роль в развитии шахмат в нашей стране в двадцатые – тридцатые годы, писал: «Шахматы, как одна из наиболее высоких форм культурного творчества, по тому глубоко эстетическому наслаждению, какое они дают играющим, представляет собой игру, которую невозможно отграничить от искусства и которая знает свои таланты, своих гениев и свою специфическую красоту».
Шахматного композитора Абрама Гурвича нельзя считать человеком внешахматного мира, но все- таки профессионально и по существу он был прежде всего театральным критиком. Так вот, Гурвич считал, что «среди чувств, сопутствующих шахматной мысли, одно, несомненно самое сильное и глубокое, – это чувство красоты».
Известный писатель Леонид Зорин, которого я часто цитирую в этой книге, на вопрос: «В чем, на ваш взгляд, общность шахмат и художественного творчества?» – сказал:
«Естественно, я отвечу лишь в общих чертах, ибо это тема специального исследования. Мне кажется, эстетическое начало выражено в шахматах достаточно ярко. Экономия средств, грация воплощения замысла, почти колдовское взаимодействие всех элементов, из которых и слагается целое, – это то, что бросается в глаза. Но есть и та общность шахмат и искусства, которая не лежит на поверхности, – значение интуитивного начала.
Не все поддается точному расчету, не всегда есть твердая уверенность в конечном результате, но приходит миг озарения – он наполняет верой в истинность твоего решения, пусть даже ты не можешь обосновать его сразу. Это озарение и составляет тайну и радость творчества. Вспомните пушкинское: «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал». Этот «магический кристалл», сквозь который еще не ясно различима конечная истина, знаком только подлинному художнику – за письменным столом или за шахматной доской. Думаю, что правомерно умозаключение, что мышление шахматистов подчинено не только логическим схемам, в известном смысле ему свойствен и образный характер.
Безусловно, глубинное содержание шахматной борьбы на свой, очень специфический манер отражает жизнь человеческого духа, а форма ее способна доставить чисто художественное наслаждение».
А теперь приведу мнение такого авторитета в области эстетики, как А. В. Луначарский. В одном из публичных выступлений он утверждал: «Когда вы в этой игре достигаете большого искусства, то это есть настоящее искусство. Так что шахматную игру надо отнести к известного рода искусству».
А какова точка зрения простых смертных, тех, кто следят в зале, переговариваясь возбужденным шепотом, за борьбой мастеров? Спортивные мотивы в шахматах не оставляют никого равнодушными, но преимущественно в конце партии, тура, в конце всего соревнования, то есть когда обозначается результат. А вот эстетика шахматной борьбы увлекает всех и каждого в любой стадии партии и между любыми противниками. Сколько раз бывало: встречаются в очередном туре лидеры турнира, а в центре внимания зрителей партия тех, чья судьба в этом соревновании уже никого не может волновать!
Многие шахматисты на вопрос, какую партию они считают лучшей в своей жизни, отвечают, что такая партия еще не сыграна. Завидный оптимизм! А вот ультра-оптимист Тайманов лучшей партией, мне кажется, может считать ту, которую он выиграл черными у гроссмейстера Лутикова в 1969 году в 37-м чемпионате страны.
Я был очевидцем этой незабываемой встречи, проходившей в Центральном Доме культуры железнодорожников, но, поскольку Леонид Зорин на правах многолетнего друга был допущен в творческую лабораторию Тайманова и даже прокомментировал эту партию в прессе, причем не только с точки зрения писателя, приведу не свои впечатления, а Зорина.
После неожиданного и, как иногда говорят в таких случаях, «тихого» тридцать седьмого хода черных Зорин написал: «Тайманов находился во власти вдохновения, это была музыка, а не игра. Казалось, им владеет какая-то иррациональная сила, которая двигает его мыслями, поступками, действиями. Именно в сочетании рационального и иррационального и заключена красота шахмат!..
Когда партия окончилась, почти никого уже на сцене не было. Партия откладывалась, и Тайманов думал над записываемым ходом. А публика не расходилась. Она ждала взрыва страстей. И взрыв наступил: Лутиков поразмыслил, что дело его безнадежное, и, прервав раздумья своего партнера, признал себя побежденным. Овация потрясла зал. Уже и Тайманов ушел, а зрители стояли и аплодировали… Такого триумфа Тайманов, наверное, еще не имел за всю историю чемпионатов страны. Мы с трудом вышли из помещения. Люди окружили гроссмейстера, долго не выпускали его, протягивали руки за автографами, благодарили за доставленное удовольствие. Да, ради таких радостных мгновений человек и живет на свете!»
Без волшебства комбинаций, без неожиданных тактических прозрений, без жертв фигур и пешек
