Мы давали показания. Парень, стрелявший в Гришу, признался в содеянном. Я удерживала его внимание даже за стенами. Валера смотрел на меня странным взглядом. А у меня перед глазами была только Гриша. Ее спокойное лицо, ее светлая коса. Ты все можешь… Я знаю…
Далеко за полночь Марк привез меня домой. Раздел, усаживая в ванну. Я вся пропиталась химическими реагентами, грязными лужами, кровью Гриши. Я не могла отпустить ее. Не могла разжать пальцы. Она не могла исчезнуть…
Он что-то шептал. Марк что-то шептал. Я не слышала, иногда фокусируя на нем взгляд.
— Миша…
— Что? — Марк тер мочалкой мою правую руку.
— Это Миша ее убил. Она была мне ближе всех. Я променяла его на нее. Он не простил. Это он. Я знаю.
— Не думай об этом. Не сейчас.
— Это он убил ее…
Марк взял вторую руку и начал намыливать. Она все еще тряслась.
— Я не знаю что делать. — Я снова заревела. — Я не знаю.
— Сейчас поспишь, а завтра все решим.
Я чувствовала, как люфа смывает со спины эту ночь. Будто я отмывалась от самой Гриши… Подняла голову к Марку.
— Поднимешься? — Спросил он на мой взгляд. Я поднялась. Забрала у него мочалку.
— Принеси телефон.
— Зачем? — Удивился он. — Ночь на дворе.
— Принеси телефон.
Подняв душ, я направила на себя горячие струи. Как только он вернулся с телефоном, протянула руку за полотенцем. Обмоталась. Взяла телефон.
— Кому ты собралась звонить?
Положив ладонь ему на грудь, начала выталкивать из ванны.
— Успокойся, Лида. — Он поймал мои руки. — Успокойся.
Я сказала: Выйди.
И он вышел.
Я набрала номер. Миша сонно сказала: Да.
— Это ты. — Колени задрожали. Я опустилась на коврик в ванной. — Я знаю, это ты.
— Лидок, ты о чем? Твою мать, четыре утра. Что из сделанного мной заставило тебя позвонить в четыре утра?
— Ты заказал ее. Ты убил Гришу. — Говорила я тихо. Марк стучал в дверь, прося открыть.
— Лидок, тебе плохой сон приснился? Приезжай, и мы решим все наши разногласия. Мне надоела эта игра.
Я слышала шум рядом с ним. То ли телевизор, то ли кто-то еще. У Миши не было жены, но была куча постоянно циркулирующих по постелям баб. Все, что он хотел сделать со мной, он делал с ними.
— Кто там, рядом с тобой? Избавься от нее.
Я услышала шум. Они ругались. Потом голос в трубке сказал:
— Есть.
— Найди ручку. — Сказала я тихо, закрывая глаза. — Пиши.
Он был в себе. И он снова делал то, что говорила я.
— Пиши… Я, Михаил Мамасович Миросян… какого ты там года рождения? В здравом уме и твердой памяти признаюсь в совершенном преступлении. Я нанял убийцу и заплатил за… — Я сглотнула. Гриша все же поменяла паспорт. Из глаз снова потекли слезы. — Смерть Григории Мироновы.
— Пиши дальше: Я не был убийцей. И я не могу это вынести. Простите…
О чем он думал?
— Возьми нож. — Я закрыла глаза, облокотившись щекой о край ванны. — По точилке… Твоей новой точилке для ножей… проведи три раза, как ты показывал, когда хвастался ее покупкой. — Я слышала, как Марк за дверью опустился на пол. Он все еще просил открыть… Просил не делать это. Кажется, он понимал. — Иди в ванную. Включи теплую воду. Не горячую. Теплую…
— Лида, не делай этого. — Голос Миши дрожал.
— Залезай в ванну.
— Лида, я все откачу. Все будет по-прежнему. Не делай этого. — Он плакал.
— Режь запястье с внутренней стороны.
Дверь подалась вперед. Марк встал. Я тут же поняла: ключи. Он пошел искать ключи.
— Лидонька, прости меня. Что хочешь проси. Не делай этого!
— Пили второе.
Дверь открылась. Марк встал в проходе. Я вытянула руку к унитазу и разжала пальцы. Коммуникатор булл ькнулся в воду, ударившись о стенку с тихим пластиковым звуком.
Марк молча стоял и молча смотрел.
Я смотрела на него.
Мы можем притянуть луну, но мы не можем вернуть прошлого…
— Не уходи. — Вырвалось у него из горла. — Теперь все будет хорошо. Без него основное дело закроют… С остальными мы разберемся.
Я поднялась. Полотенце осталось на полу. Пошла из ванной, аккуратно протискиваясь между Марком и косяком. Он обхватил меня, останавливая. Начал целовать плечи.
— Не убегай. Мы все вернем. Только ты и я.
Я опустила голову, жмурясь. Как же я люблю тебя…
Могла ли я представить себе когда-нибудь, что смогу так полюбить? Сжав его руку на своем плече, я вздохнула.
Отпусти.
11
Пока велось дело — любое, даже не уголовное — я не имела права уехать. Я дала подписку о невыезде.
Но какое это имело значение теперь? Даже, если никто и никогда не узнает о Дане, о Мише, их тени навсегда останутся маячить за моей спиной. И не важно, один или сотня. В этом деле значение имеет счет лишь от нуля до единицы…
Я думала об Италии всю дорогу в аэропорт. Но снимая деньги с карточки, смотря на свое мутное отражение в банкомате — передумала. Ни в какой другой стране мира нет столь огромных необитаемых просторов, как у нас. Ни одна страна мира не отличается такой поганой системой внутренних коммуникаций. И никакая другая земля не даст мне сил и времени, чтобы подумать.
Наконец, подумать…
Собрание Суккубата происходило в Соборе святого Петра по вторникам раз в три месяца. Я знала, что второе приглашение придет так же, как и первое. Но в какой из тринадцати вторников первой декады этого года мне желательно будет оказаться в Риме, я не знала. А мне очень нужен был совет… Я тонула в происходящем вокруг. Мне нужно было исчезнуть на день, на мгновение… Но исчезнуть вообще.
Сидя в машине у вокзала, я думала о Грише. Она просто была рядом. Она не влияла на меня. В своих планах я никогда не ориентировалась на нее. Но теперь все, что я делала до вчерашнего вечера, перестало иметь значение. Отбрехаться от всех тяжб, перестать мелькать на публике, свести на нет все внимание… Смогу ли я?
Я знала, Марк знал, Гриша знала — нет.
Я могла абстрагироваться от живой аудитории. Но лишить себя внимания тех, кто ежедневно,
