город связан с космонавтикой. У нас всегда было спокойно. Мужики пьяные по улицам шатались, но, знаешь, безобидные — выругаются и дальше пойдут. Меня в десятом классе старостой класса выбрали. Мы как раз стенгазету доделывали для праздника. Тогда их много было, уже и не помню, для какого. Подружка моя недалеко от школы жила, а мне еще через овраг нужно было пройти, а там рукой подать до улицы Циолковского. Папа с мамой работали до ночи на своем заводе. Зимой вечерами темно — хоть глаз выколи. И ведь ничего не боялась! Не боялась, — протянула она, — до того самого вечера. Бежала по оврагу, довольная, что доделала газету и сейчас сяду ужинать. Картошку хотели сварить, а папа должен был принести копченой скумбрии, им на заводе выдавали раз в неделю. Дальше помню обрывками. Знаешь, такими клипами. Сейчас так снимают кино… Кто-то схватил меня за руку и швырнул на землю. Прерывистое тяжелое дыхание. Раздирающая боль. Рука, больно сжимающая мою грудь. Что-то резко ударило в лицо. И все. Нашел меня сосед, который тоже возвращался домой. В травмпункт отнес. Ну и все такое. Смутно помню, как щеку зашивали, врач потом долго осматривал. Тогда и случился у меня первый приступ. В городе об этом случае много было разговоров. Я даже школу хотела бросить и уехать. Мама плакала. У этого маньяка, его потом нашли, десять жертв оказалось. Все девчонки-школьницы, и все со шрамом.
Тамара помолчала, потом улыбнулась и добавила:
— Ну что, пойдем, сейчас мои Леша с Манюней придут. Мое счастье.
Они поднялись в отделение.
В дверь постучали, в палату вошел интересный мужчина лет тридцати пяти и румяная девочка с двумя косичками. Она была в красной куртке, отороченной белым мехом, и держала в руках букет сирени. Мужчина приветливо поздоровался и, подойдя к Тамаре, нежно поцеловал ее в обезображенную щеку.
— Тебя завтра выписывают. Устроим вечером праздник. Манюня «шарлотку» решила тебе испечь.
Тамара радостно улыбалась. Было видно, что она ощущает себя самой счастливой и любимой женщиной на свете. Анна чувствовала, что стала свидетелем чего-то очень важного. Простого счастья, которое, оказывается, возможно. Она потихоньку встала и вышла в коридор, чтобы не мешать.
Там сильно пахло карболкой. Анна побродила по коридору и, наконец, чувствуя легкое головокружение, вернулась в палату.
Медсестра Вика вместе с врачом Борисом Львовичем пытались нащупать вену на тонкой руке женщины с заплаканным бледным лицом, похожим на скорбную маску Пьеро.
Новая пациентка. Рядом суетилась давешняя санитарка, что привозила тележку с завтраком. Сейчас в руках у нее была бутыль с физраствором.
— Аня, хорошо, что ты вернулась! — взволнованно сказала Виктория. — Помоги. Нужно жгут принести и руку поддержать. Ей очень плохо!
Сбегала в процедурную за жгутом. Вчетвером они держали сопротивлявшуюся женщину, Виктория вводила ей какую-то желтую жидкость, потом — димедрол. Установила капельницу. Руки пациентки перестали вздрагивать и легли двумя длинными плетьми, она наконец затихла. Чувство ужаса в больших глазах постепенно погасло.
«Сейчас ей тоже приснится сон», — подумала Анна.
«Ужин, ужин, жен-щи-ны!», — прокричала нянечка.
Новая пациентка лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, а потом вдруг встала и направилась к окну. Поставила босую ногу на подоконник и быстро забралась на него. Анна вскочила и буквально столкнула женщину на больничный линолеум, схватила за руки.
— Ты что, с ума сошла?! Хочешь попасть туда, откуда, даже если вернешься, получишь диагноз на всю жизнь?
Вместе с Тамарой усадили новенькую на кровать.
— Тебя как зовут, парашютистка? — спросила Анна.
— Галя, — бурно всхлипывая, ответила та.
На вид ей было хорошо за тридцать, хотя фигура была безупречно стройной.
— Я не сумасшедшая, — сказала она, — пока не сумасшедшая!
И снова слезы ручьем. Черные волосы упали на лицо.
— Ладно, успокойся. — Анна осторожно присела рядом, обняла соседку за плечи.
— Как жить, ну как жить? — заговорила Галя, не отрывая рук от лица. — Как она могла так со мной поступить?
— Кто? — поинтересовалась Тамара. Она поставила перед Галиной стакан с компотом. — Если хочешь, расскажи. Может, легче станет, когда выговоришься. Синдром попутчика, слыхала?
Галина быстро закивала и начала свой грустный рассказ.
— Отца своего я не знала. Мать на мои расспросы отвечала, что он погиб. Но большую часть времени она была под хмельком. Не уверена, что она вообще знала, кто он. — Галина прерывисто вздохнула и отпила компота. — Спасибо, очень вкусный… — Помолчав немного, продолжила: — У нее было высшее образование, но последние двадцать пять лет она торговала на рынке. Сначала у грузина — яблоками, потом у азербайджанца — помидорами. Я изо всех сил старалась не повторить ее судьбу. В старших классах выучилась на парикмахера, тренировалась на одноклассниках. Получалось хорошо, быстро появились постоянные клиенты. А в двадцать лет я забеременела от парня из благополучной, как говорится, семьи. Узнав, что жду ребенка, он исчез. Очень банально, да. Я все время работала, и пока беременная ходила, и потом, когда родилась моя принцесса, Софья. Она действительно была необыкновенной, даже плакала по- особенному. А красивая!.. Я и в садик ее не водила, работала день и ночь. У меня было что-то вроде парикмахерского салона на дому. На Софью денег хватало, а о себе я не думала. Какие мужчины? О том, что я женщина, вспомнила год назад. Влюбилась. Он был моим клиентом…
Глаза Галины вновь наполнились слезами. Анна напряженно слушала.
— Так красиво ухаживал! Курьер принес мне в салон букет белых лилий с запиской: «Ты восхитительна, как эти лилии». Я и не думала, что такое бывает! Пригласил на настоящее свидание, с шампанским и заказанным в ресторане столиком. Марк его зовут, необычное имя, правда? Читал мне из Пастернака, я потом выучила: «Свеча горела на столе…Свеча горела». Никто никогда не читал мне стихов. Поладил с Софьей. Готовил ее к экзаменам. А месяц назад сделал мне предложение. Я была счастлива! Вчера, — губы и руки Галины задрожали, — я заехала к подружке. Болтали допоздна, пили вино, и я решила остаться. Позвонила Марку, сказала, чтобы не ждал. Но потом захотелось домой — соскучилась. Вызвала такси. Приехала. Открыла дверь тихо, чтобы не потревожить, разулась и на цыпочках прошла в комнату. До сих пор эта картина перед глазами! Марк целует мою дочь, мою принцессу. А она, обнаженная, обвивает тонкими руками его шею. Что-то шепчет. Дальше я ничего не помню, помню только, как выбежала босиком на улицу — и все.
— И все, — эхом повторила Тамара. — Господи, вот уж действительно — и все. Ничего особенного. Дети, они, знаешь, вырастают и становятся посторонними людьми. Это нормально.
Резко поднявшись, она вышла в коридор. Анна молча смотрела, как Галина раскачивалась на больничной койке. Вперед-назад, вперед-назад, в такт биению своего разбитого сердца.
За окном уже стемнело, можно было ложиться спать. Завтра кто-то опять приклеит к стеклу пейзаж: вид больничного сада с нежной зеленью листьев. А может, прилетит голубь, Анна пока не знает.
Когда утро наступило, голубя не было, сил — тоже. Постаралась взять себя в руки, встала и вышла из палаты.
— Ага, — кивнул ей бегло Борис Львович. — Выписку я подготовил, в двенадцать перевозим вас в другую клинику…
И пошел-побежал по коридору. Белый халат развевался, как мушкетерский плащ.
— Куда? Куда меня перевозят? — Анна в полном недоумении схватила за рукав проходившую мимо
