рассказать об этом, но потерял ваш номер телефона… тот, что был написан на бутылке. Это запутанная история…
— Я все равно не взяла бы трубку. Это тоже запутанная история, — сказала она с улыбкой, отстраняясь.
— У вас найдется для меня сегодня немного времени? — спросил я.
— Я не была уверена, что вы захотите снова побродить по Москве, но на всякий случай предупредила директора, что сегодня уйду пораньше. Если честно, я даже взяла на сегодня отгул, чтобы побыть с вами. Если у вас нет других планов, мы можем уйти прямо сейчас. И если поторопимся, то успеем туда, где вам наверняка понравится, — добавила она, взглянув на часы.
Потом вернулась к компьютеру, отправила на печать какой-то документ, вынув из принтера, положила его передо мной на стол и протянула мне ручку:
— Подпишите, пожалуйста. Маше будет спокойнее…
Внизу Анна сказала рыжей девушке пару слов, и мы вышли.
Утро наконец наступило. Всю ночь она отсчитывала минуты и секунды. Открывала глаза и вновь погружалась в дремоту. Перед глазами стояло его лицо. Он курил и внимательно смотрел на нее, словно изучая каждую черточку.
Томление наполнило тяжестью тело. Анна подошла к окну и распахнула его. Поздней весной, когда зелень молодой листвы и разноцветье городских клумб уже вступили в свои права, запах земли, особенно по утрам, был острым и свежим.
Весной земля пахнет по-особому — это не песочный запах раскаленной летним зноем почвы, от которого першит в горле, не грибной осенний дух, не зимняя стылая безжизненность — нет, весенняя земля пахнет как новорожденный младенец, впервые сделавший самостоятельный вдох, а околоплодные талые воды уносят колкие льдинки и мусор зимнего последа.
Анна прошла на кухню, включила радио, залила кипятком овсяные хлопья. Нужно приготовить Сергею завтрак. Дикторы шутили, перебивая друг друга. Она улыбнулась. Ее не раздражали ни их не всегда удачные шутки, ни навязчивая реклама. Она готова была полюбить весь мир и принять его таким, какой он есть. Ей хотелось обнять его, так много тепла и любви ощущала она в себе. Даже недовольный голос Сергея не испортил настроения.
— Я буду поздно, — сказал он громко, — или даже не приеду совсем… в зависимости от того, как пойдут дела с новым проектом. Так что в лучшем случае — поздно.
— Хорошо, — улыбнулась Анна.
— Что тут хорошего?! — крикнул Сергей. — Пашу, как ломовая лошадь, а она — «хорошо»! Да у меня выходных уже полгода не было!
И вышел, хлопнув дверью.
— А мне хорошо, — тихо повторила Анна.
Она взяла плащ и маленькую белую сумку, обула красные полусапожки к белому платью в алый горошек. Машина радостно приветствовала ее знакомым сигналом, Анна удобно устроилась за рулем и тронула с места. С удивлением отмечала сердитые, недовольные лица прохожих, поджатые губы, нахмуренные лбы.
— Люди, очнитесь! — произнесла вслух. — Ведь стоит весна!
Ей было искренне жаль Сергея. Он не чувствовал запахов весны, всех этих переливов, ярких всплесков цвета. Не испытывал всепоглощающего желания, изменившего вмиг ее судьбу.
И пусть она по-прежнему готовит ему овсянку и заваривает чай. Это лишь внешнее, которое скоро изменится под влиянием внутреннего. Нужный фрагмент пазла найден и вот-вот ляжет на свое место в картинке.
Она ждала наступления понедельника и не могла смириться с тем, что время ползет так медленно. Ее охватили нежность, возбуждение, нетерпение, неуверенность и напряжение. Всё сразу. Она чувствовала себя как девушка-подросток перед встречей с парнем, в которого безумно влюблена, но не уверена, что он ей хоть немного симпатизирует. Анне хотелось снова стать юной. Отсюда и девичье платье в горошек, и коса с лентой, и цветочный запах духов, какой она слышала от девочек-подростков на улице, в магазинах, в метро. Ей хотелось заново испытать то, что она когда-то чувствовала перед первым свиданием с Сергеем…
Хуже всего была неуверенность. Анна боялась, что Струна зайдет в архив, получит от Маши список и уйдет. Но не может же она ждать его вместе с Машей или словно случайно оказаться внизу, когда он будет этот список получать. Она не хотела показывать, как сильно хочет с ним встретиться. Но боялась даже думать о том, что из-за ее болезненного самолюбия встреча может не состояться. Потому и придумала историю с подписанием документа. Маша очень удивилась, но быстро сообразила, что к чему.
Оставив дверь кабинета приоткрытой, Анна села за стол и стала ждать. Она слышала, как он разговаривал с Машей. Потом раздались шаги по лестнице. Щеки вспыхнули, она ощутила волнение, подобное тому, какое испытывает актер перед выходом на сцену: во рту пересохло, пальцы дрожали.
Когда он вошел и закрыл за собой дверь, она перевела дыхание. Он смотрел на нее именно так, как она себе это представляла. Она подошла и заговорила. А он поцеловал ее волосы и прикоснулся губами ко лбу. Она вся дрожала, не знала, что делать с руками, дыхание участилось, а он прерывистым голосом шептал ей нежные слова. В какой-то момент Анна поняла, что ситуация становится непредсказуемой, и это надо прекратить. Она заставила себя отстраниться, подошла к компьютеру и распечатала документ. Они спустились вниз. Анна предупредила Машу, что, вероятно, не вернется сегодня в архив. Маша понимающе подмигнула и обещала передать это начальству.
Они вышли на улицу, прошли мимо ее машины. Какое-то время шли, не говоря друг другу ни слова. Когда перед ними выросла станция метро, Анна сказала:
— Сейчас мы пойдем в церковь.
— А почему вы хотите отвести меня туда? — спросил он.
— Не знаю, — Анна остановилась. — Хотя… Обычно люди идут туда, когда им очень хорошо или очень плохо. Когда вы рядом, мне хорошо. Хотя, наверное, я зря вам об этом рассказываю. Это как-то нескромно, словно письмо Татьяны… И мужчины…
— Позвольте мне самому решать за мужчин. — Струна крепко сжал ее руку. — Это старинная церковь?
— Да. Она построена в 1696 году. В честь Покрова Пресвятой Богородицы. У нас очень много храмов, посвященных этому празднику, когда Богородица распростерла свой омофор над молящимися в храме. Это было в Константинополе, очень давно. И праздник этот у нас празднуют с двенадцатого века, со времен Андрея Боголюбского.
Они спустились в тоннель, где пахло плененным ветром и горячим металлом. Тут же подъехал поезд. Они встали в конце вагона. Ощутив близость Струны, Анна прикрыла глаза.
Он обеспокоенно спросил:
— Вам плохо?
— Нет, мне хорошо, — ответила она одними губами. — Я пока расскажу немного историю храма. Он стоит у подножия холма, где примерно в четырнадцатом веке стоял Покровский Лыщиков монастырь. Там постригся в монахи родной брат особо почитаемого у русского святого Сергия Радонежского.
— Я читал о Сергии Радонежском, но не знал, что у него был брат, — признался Струна.
— Потом монастырь был упразднен, из-за строительства Земляного города, оборонительной линии с бревенчатыми стенами. Часть холма была срыта, но церковь здесь все же поставили. Вначале деревянную, а в конце семнадцатого века — каменную. В основании нынешнего храма находится тот, прежний… Приготовьтесь, нам выходить.
Анна подняла глаза и встретилась с ним взглядом. И пусть они не прикасались друг к другу — не держались за руки, не задевали бедрами на ходу, их словно пронзило током. Анна прижала ладони к пылающим щекам и еле слышно проговорила:
— Здесь недалеко. Я вам пока еще немного расскажу об этом храме. Он сильно пострадал в 1812 году, при французах. Обгорел, был разграблен. Но через два года его отреставрировали и заново освятили. И с тех пор его никогда не закрывали. Все это время изо дня в день в нем молятся люди, священник кадит
