промысел. Все пути им закрыты. И им ничего другого не осталось, как торговать своим телом. – Он цинично рассмеялся. – Это единственный их товар и довольно-таки ходкий, хотя предложение настолько превышает спрос, что он сразу упал в цене и все катится себе вниз. Ну, а кто же покупатели? Ну, единственно коммунисты и главным образом, конечно, евреи, потому что мы одни в целой Совдепии всегда располагаем свободной наличностью и можем себе купить, что пожелаем. Остальные советские 'граждане' – голь перекатная.
Дикис встал с места и, пройдясь по комнате, остановился перед Липманом.
– Как будет производиться набор гоек в еврейские гаремы? А вот как: в каждом мало-мальски значительном пункте нашего всемирного царства будут устроены базары и рынки, точнее – выставки, ну, как бывают выставки скота, лошадей, птиц, собак, на которые в определенные сроки, раз или два в год, будут свозиться из окрестностей с точно обозначенными границами все гоевские дети от 7-ми до 16-ти летнего возраста. Наиболее красивых и изящных девочек и мальчиков, предназначенных для царских и великовельможных гаремов, будут забирать в особые школы. Там научат их приличным манерам, пластике, музыке, танцам и уходу за своим телом. Сюда же, на эти выставки, будут съезжаться евреи-любители, которые пожелают иметь в своем распоряжении и юных и малолетних наложниц или мальчиков, кто к этому имеет склонность и вкус… хе-хе… Конечно, желания таких аматеров будут безотказно удовлетворяться. Все евреи имеют на это право. И вообще, насаждение у евреев гаремов, а у гоев притонов разврата нашим правительством будут приветствоваться. И оно всячески пойдет на встречу насаждению и развитию таких институтов…
Отвратительная образина Дикиса стала поганой. С похотливым выражением старого, немощного сатира он безнадежно ухмыльнулся и облизнул свои чудовищно толстые губы.
– Вот, Липман, вы имеете всего-навсего свои 50 лет и так хорошо сохранились! – пониженным голосом, с завистливым выражением в тоне заметил Дикис. – Вы почти молодой человек и имеете себе некоторые шансы дожить до такого чудного времени. – Он тяжело вздохнул. – А я не доживу. Э-э-хе-хе-хе- хе-хе! А знаете, Липман, между нами: женщины – моя завсегдашняя слабость. Если бы вы только знали, сколько они мне стоили! Э-э-э! Сколько я на них рассорил моих денег, сколько…
Он с выражением безнадежности и горечи покачал своей плешивой головой и, с новым вздохом упав в кресло, в отчаянии отмахнул обеими руками.
– Неужели вы, мэтр, полагаете, что эти великие планы… наши осуществятся так скоро?
– Мм-нээ… – небрежно промычал тот. – В ближайшую пару десятков лет все уже должно совершиться. Одною из ближайших задач нашего всемирного правительства будет в возможно кратчайший срок покончить с гоевской грамотностью…
– Как так, мэтр? Не понимаю…
– Ну и что вы тут не понимаете? Одно только наше всемирное правительство будет издавать газеты, журналы и книги и исключительно только на одном нашем еврейском языке. Печать будет государственной монополией. Разве мы ишаки, как гои? Неужели мы позволим свободу печати, которая, в конце концов, всегда переходит в своеволие и рождает бунты, революции и перевороты? Свобода печати была нужна нам для завоевания человечества. И мы этой свободы добились у гоев и искусно ею воспользовались. А тогда не только минует в ней всякая надобность, но она будет вредна для нашего дела. Посмотрите на Совдепию. Вся тамошняя печать исключительно правительственная. Никто из 'свободных' советских граждан не смеет своего суждения печатно высказывать, да и негде. Грамотность среди гоев исчезнет, но, само собой разумеется, не в один день, а через одно-два поколения. Наше правительство не позволит ни читать, ни писать, ни на одном гоевском языке. Когда наша власть совершенно незыблемо утвердится на земле, то будет издан секретный декрет, в силу которого все грамотные гои будут подлежать немедленной смерти. Вот теперь я и отвечаю вам на высказанное вами недоверие по поводу возможности уничтожения этой ужасной книги…
– Какой, мэтр?
– Евангелия?
Липман с сомнением покрутил головой.
– И сейчас… извиняюсь, мэтр, но… сомневаюсь.
– Слушайте. В первые же дни и недели нашего всемирного владычества вся земля будет обыскана самым тщательнейшим образом и все экземпляры этой книги, и других св. книг, и книг гоевских, какие нам неугодны, будут сожжены. Ведь сумели же мы проделать эту операцию с книгами в Совдепии, уничтожили все, что нам надо было уничтожить. И заметьте, действовали мы там как-никак все-таки со связанными руками, с некоторой оглядкой на мир. Теперь я вас спрашиваю, Липман, кто же нам помешает проделать на всей земле то же самое, что нами проделано уже в Совдепии, когда наша власть будет диктаторской и когда нам будет не зачем и не на кого оглядываться?! Потом время от времени будут производиться повторные обыски, всегда неожиданные, сваливаясь на гоев, как снег на голову. И горе тому, у кого найдут экземпляр или список или хотя бы отрывки этой книги и вообще христианских священных книг. Лучше бы такому человеку и не родиться. В таких случаях наша беспощадность к виновникам выразится еще ужаснее и свирепее, чем при каких-либо других преступлениях, потому что это важнее всего. Беспощадность коснется и евреев. Надо предположить в среде нашей и ренегатов. 'В семье не без урода'. Тут следствие под самыми ужасными пытками и увенчание – мучительная смертная казнь. Вот единственный удел в сокрытии или исповедании евреем христианства. А так как все печатные станки и машины будут в руках нашего правительства, то, конечно, возможность печатания Евангелия, св. христианских книг, да и вообще всяких гоевских произведений абсолютно исключена. Но, помимо всего этого, некому будет и читать, потому что наше правительство обезграмотит всех гоев поголовно…
– А устные предания?
– Это, невозможно, Липман, даже относительно одного Евангелия, не говоря уже обо всех христианских книгах…
– Почему невозможно?
– Во-первых, никакая человеческая память всей этой колоссальнейшей по своей обширности литературы не вместит, во-вторых, жизнь гоев будет подвергнута такому всестороннему правительственному контролю и такому совершенному шпионажу, что она будет проходить перед взорами нашей власти, как в фонаре. От его всепроницающего ока ничто не укроется. И всякий, помянувший только имя Распятого, будет подлежать немедленному уничтожению…
– Но как же древние фарисеи устно через многие века пронесли свое тайное учение?
Мэтр укоризненно покачал головой.
– Липман, ну, как опять не сказать про вас, что вы просто… наивны. Тут две большие разницы. Сообразите, что фарисеев не только никто не преследовал, но их секта с самого начала своего возникновения пользовалась всеобщим почетом и уважением…
– Тогда как же древние христиане через все три века ужаснейших гонений пронесли все свои священные книги?
– Кто это вам сказал? Далеко не все, Липман, далеко не все. Многие безвозвратно исчезли с лица земли. Это одна из величайших заслуг сынов Израиля…
– Но главные книги они все-таки сохранили.
– Да, сохранили. И только потому, что в те времена сами евреи не только не имели своего полномочного правительства, но были народом подневольным. А языческие власти не понимали значения христианства и не уделяли достаточного внимания ни самой христианской религии, ни св. книгам. Да у него и не было такой совершенной организации, какая имеется теперь у нас и какая впоследствии будет у нашей власти.
– Да. Вы правы, мэтр. Всего этого я не принял во внимание…
– Вот видите… Так вот, Липман, в то время, как мы разрушим Царство Божие на земле, т.е. взорвем все их храмы и монастыри, лютой смертью казним всех князей Церкви, все священство и монашество, мы не оставим осиротелой и вдовствующей землю. 'Пространство не терпит пустоты'. Мы ее заполним.
Мы объявим единую религию, религию отца нашего дьявола, под верховным водительством которого Израиль столько тысячелетий боролся и, наконец, по всему фронту Вселенной одержал столь блистательную победу. Само собой разумеется, наша религия своим основанием будет иметь зло и порок, т.е. придерживаясь христианской терминологии, грех во всевозможных его проявлениях. На местах разрушенных
