— Марина, — ответила девушка.
— Вот видите! — Войцеховский счастливо расхохотался. — Марина, Мэри! Пью за здравие Мэри, милой Мэри моей! — Войцеховский погладил ее по лицу, забросил конец размотавшегося шарфа и вклинился в толпу.
Пробравшись к центру, он вырвал из рук оратора мегафон и крикнул:
— Пью за здравие Мэри, милой Мэри моей!
Толпа негодующе загудела.
— Вам не нравится это?! — крикнул Войцеховский, уворачиваясь от чьих-то рук, пытавшихся вырвать у него мегафон. — Пожалуйста, вот другое: мы пьем среди цветов и скал, гляжу — пустеет мой бокал!
Ладно скроенный бородач, владелец мегафона, дернул Войцеховского за шарф, и тот, уже падая, прохрипел:
— И вновь сверкнув из чаши винной…
Толпа чуть сместилась от упавшего Войцеховского, и митинг был продолжен…
Его подобрала милицейская машина…
Дежурный врач констатировал мгновенную смерть от перелома шейных позвонков…
Берлинская флейта
Стены, потолок, пол, люстра, мебель, цветы, картины, окно, дерево, чемодан, тишина.
Левый замок деформирован, в чемодане все на месте, только мед вытек из банки — слиплось все.
И уролесан вытек.
Уролесан вытек — сульфадиметоксин подмок.
Может, открыть пытались.
Может, запах меда привлек.
Художник зовет завтракать.
Завтракали на кухне, втроем.
Сыр, ветчина, масло, зелень, вино, кофе, фрукты, сладости.
Его имя — Георгий, ее — Моника.
После завтрака лег.
Потолок с лепниной, люстра на цепях, пол паркетный, окно большое, дерево за окном зеленое, стол белый, кресло черное, кровать широкая, диван обычный, большой цветок за диваном, картины в три ряда, тишина.
Дома уже прохладно, доже холодно, а здесь тепло, даже жарко.
Изучение города по карте, заблудился, устал, лег.
Стол белый, кресло черное, некоторые проблемы со стулом.
Стол, настольная лампа, пепельница — копия той, что когда-то была у тестя.
Там, тогда, далеко.
Жили там, потом уехали.
Там тоже осень сухая, теплая, временами жаркая, только зелень там раньше сгорает, обугливается в пекле металлургического лета.
Заводы, дым, грохот, море, степь, холмы, овраги, лесопосадки, каменоломни, птицы, зайцы, лягушки, змеи, осы, пчелы, цветы.
Добирался сюда тяжело, на похмелье, уже думал, что не доберусь, но добрался, дополз.
Ничего, как-нибудь.
Как-нибудь, что-нибудь.
Стула нет уже пятые сутки.
Лицо — лицо мертвеца.
Входит Георгий, спрашивает, буду ли обедать, не болен ли я, не нуждаюсь ли в чем.
После обеда лег.
Он из Грузии, его пригласили сюда на выставку, домой он не вернулся, там сейчас не до художников.
Смех ребенка, это Катарина, дочь старшего брата Моники, Георгий ее нянчит.
Строители возводят леса у дома через дорогу.
Бег, то есть когда не спортсмены бегут, а граждане, то есть воскресный марафон.
Жаркое солнце, бег, пот, воля к победе.
Мост, железная дорога.
И там был мост, а под ним — жизнь железной дороги.
Дай чуть вперед, соединяемся, остановка, поехали вперед, поехали назад.
Блеск металла, графитовой смазки, воды, льда, соплей.
Рыжий дворник в оранжевом комбинезоне метет тротуар, дети идут в школу, строители возводят леса, Георгий приготовил что-то грузинское, вино белое и красное, он здесь нелегально, в любой момент могут зацепить и вышвырнуть, но если Моника даст согласие на бракосочетание, тогда законный статус этой страны — чужой, но богатой, богатой, но чужой.
Говорит тихо, темные глаза по обеим сторонам горного кавказского хребта большого носа печальны.
Да, но пора и за дело.
Ведь по условиям приглашения я должен здесь что-то сделать.
Зачатие случилось где-то здесь, в условиях подневольных работ и последних конвульсий гигантской международной бойни, мать умерла рано, отец где-то скитался, слева шумела чистейшая в мире река, справа шумело рыбнейшее в мире море, прямо восходило крупнейшее в мире солнце, за спиной звенела богатейшая в мире степь, в склонах оврага сверкали каратейшие в мире алмазы.
Условия плохие — проблема.
Условия хорошие — проблема.
Условия превосходные — проблема.
Ровно в половине шестого начинает петь за окном невидимая птица, ровно в половине седьмого начинает насвистывать в строительных лесах турок-строитель.
Звук — колебание воздуха, мир полон звуков.
