Деньги нужно экономить.
Вчера экономил, сегодня пропил.
Она — статная, высокая, голубоглазая блондинка, он — щуплый брюнет с печальными глазами, но как мужчина — на высоте.
Так она говорит, поглаживая его по шевелюре.
Он убирает огромную квартиру, нянчит Катарину, готовит завтраки, обеды, ужины, рисует, а на ночь она уводит его в огромную спальню, на огромную кровать, под листья огромной пальмы.
Город хороший, условия хорошие, легкие сигареты, легкие вина, легкая жизнь, дольче вита.
Так и проходят дни беззаботно, так и проходят.
Люди, машины, дома.
Кусты, деревья, цветы.
Оса влетает в открытое окно и садится на занавеску с люрексом, едва колеблемую дыханием тихого осеннего вечера, слышен колокольный звон, что-то зимнее в этом сухом блеске краски подоконника, осы, люрекса, последний луч солнца скользит по верхушкам строительных лесов, и вот уже безмятежная луна повисла над островерхой черепичной крышей.
Катера и яхты, вода и солнце, голубые небеса и белые паруса, холмы и леса, вечерние толпы гуляющих, уличные клоуны и музыканты, сутенеры и проститутки, рестораны и концертные залы, блеск лака, золота, мрамора, шум фонтанов, листвы, свет луны, фонарей, окон.
Прислушался — ничего не услышал.
Присмотрелся — ничего не увидел.
А дома уже холодно, и поздняя капуста на даче за Шпалорезкой, наверное, уже срезана, да, говорит она, уже срезана, воры срезали, срезали и у нас, и у одинокой соседки слева, и у одинокой соседки справа, и они причитали и плакали, а она не плакала, а у тебя как? Да ничего, слава богу, ничего.
И вчера ничего, и сейчас ничего.
Но вдруг что-то блеснуло!
Да, блеснуло.
Как лопата при эксгумации.
А он уже, наверное, никогда не подскажет.
Раньше подсказывал, теперь молчит.
С грустной усмешкой смотрит из своего фотографического небытия.
Познакомился с ним в театре, на премьере спектакля «Синяя птица», в антракте, в буфете, было там шумно, особенно шумной была одна компания, похоже, из студентов, не из бедных, из золотой молодежи, и самым шумным и развязным из них показался мне тип с копной черных вьющихся волос и с блоковским профилем — он и руками размахивал, и хохотал громче всех.
Достоявшись в очереди, я взял стакан какого-то сока и коржик и уже было направился в дальний угол, как вдруг стакан выскальзывает, падает, разбивается, шум, хохот, разъяренная буфетчица — потерялся я окончательно, и вдруг тот, самый развязный, приказывает буфетчице немедленно замолчать, быстро сметает осколки в угол, хватает за руку, тащит к своему обществу, наливает что-то в стакан, протягивает мне, давай, говорит, не бзди…
Жил он в бараке, его отца приглашали в другие семьи пороть непослушных детей.
Лес, тишина, тропинка, обрыв, шиповник, озеро.
Там с обрыва открывается море.
Жили там, потом уехали.
Аллергия у нее была на пыль и пыльцу, особенно амброзии.
Впрочем, на переезде она не настаивала: у многих аллергия — живут же, но мне уже все там надоело, в том числе и море, а главное — он уехал, и я потянулся за ним, и мы уехали оттуда, теперь же мысленно все чаще туда возвращаемся…
И все же пора за дело.
Прислушался — ничего не услышал.
Присмотрелся — ничего не увидел.
И он молчит.
Завел меня в эти блядские дебри — и молчит.
Сдвиг на полтона вверх — звук пустой и холодный.
Сдвиг на полтона вниз — звук пустой и холодный.
И только подумал, что сейчас могу зацепить, и зацепил вилкой, и опрокинулся бокал с красным вином, и официант молча заменил и бокал, и скатерть, и я подумал, что было бы хорошо, если бы он заменил и меня.
И все же…
И все же в результате хороших условий организм стабилизируется, преображается, молодеет на глазах, обостряются зрение, слух, обоняние, осязание, кровь играет, кожа разглаживается, газы на выходе достигают максимальной плотности и скорости, все снова как бы впервые, радость и бодрость, экстатическое ликование, везде что-то есть, отклонение из минора в параллельный мажор, стремительный порыв, жажда счастья, преобладание секундовых интонаций, чередуемых с мягкими ходами на терцию, простота, выразительность, напевность, многоплановость содержания и разнообразие образов, модуляционная свобода, мечтательность, шаловливый задор, юмор и страсть, таинство и мистерия жизни, способность удивляться, волнующий монолог флейты — плотина рухнула, и фекалии хлынули в пересохшее русло, а если без дураков, то по-прежнему ничего нет.
Строители заканчивают установку лесов, к строительной площадке подтягивается техника и материалы, здесь тоже наличествуют элементы тяжелого физического труда, и тут есть и ломы, и носилки, и молоты, и тачки, и я, наблюдая за ними из окна, снова грустно констатирую, что почти всю свою жизнь, с первых шагов, был прикован к тяжелым, часто непомерно тяжелым физическим работам, и это при том, что субтилен. Объявляем себя интеллектуальной и духовной элитой нации.
Плохие условия — проблема.
Хорошие условия — проблема.
Превосходные условия — проблема.
Не нужно было никуда бежать.
Нужно было оставаться под забором.
Восходящее движение.
Нисходящее движение.
Ложная реприза, прерванный оборот и переход в первоначальную тональность.
Говорят, что одна из серьезных ошибок заключается в том, что исходная ситуация считается неизменной.
