— Степка, ты почему школу бросил?
— Ай, надоело! Отдохнуть малость надо. Отец писать не умеет, семьдесят лет прожил. Оленей и так пасти некому, не всем же быть учёными.
— Ты эту философию брось и на старика не смотри, другое время было. Сам думай. А тайга, она никуда от тебя не денется. Прилетим на днях в посёлок, книжек тебе притащу в больницу, будешь заниматься в заочной школе. Ясно? Мне вот пятнадцать лет пришлось учиться, а сейчас чую, что знаний-то маловато, думаю продолжать заочно. А ты ишь, сачок, отдыхать вздумал.
Степан хлебанул горячего чая и отмахнулся вялой рукой. Закашлялся, выронил кружку, сипло и трудно задышал.
— Отец пугал, что в посёлке пропаду от водки и девчат. А здесь? Тут быстрее ноги протянешь.
— Вот и учись поэтому, чтобы не загибаться всю жизнь по тайге и палаткам.
— Ты выучился и сам не вылазишь из неё.
— Беречься надо. Суворовский наказ помнить: 'Держи ноги в тепле, голову в холоде, а живот в голоде'. — Налил ещё чаю и подал больному. — Пей, да поплыли, надо спешить.
Собрались и отчалили. Река подхватила и опять поволокла лодку между засыпанных снегом диких берегов. Тихие плёсы затянуло льдом, и только на струе змеится протока чистой воды.
Река петляет от одной сопки к другой, мечется, бьётся о прижимы и крутые берега, словно ища защиты и спасенья от ледяного плена.
Виктор оглох от грома перекатов, руки ломит, красные от холода пальцы плохо повинуются. Чем дальше, тем труднее продвигаться. Перекаты забило шугай, они стали труднопроходимы и очень опасны. Степан с трудом переносит дорогу.
Приходится на руках таскать его из лодки на берег в обход наиболее опасных мест, переносить лодку и всё имущество, опять грузиться, чтобы проплыть совсем малый отрезок пути.
Виктора шатает от усталости, одежда насквозь промокла, и её легко прожигает сквозной северный ветерок.
Но не забывает и про работу, помечая на карте будущую трассу, опасные места на устьях впадающих речек, радостно рисует обширные косы, которые легко срежет дорога.
Собака бежит по берегу. Осторожно ступая на лёд, подходит Перекат к урезу воды, провожая глазами плывущих, гонится за ними, как за убегающими согжоями.
Остановились на ночлег поздно вечером. Палатка подмокла в пути под Степкой и смёрзлась. Виктор оттаял её у костра, натянул. Установил печку. Затащил больного и уложил на спальник. Разжёг наспех собранные дрова.
Мёртвым сном навалилась усталость и склеила веки. Не хочется ни есть, ни шевелиться. Зябко продирает дрожь под сырой одеждой ватное и непослушное тело.
Очнулся через некоторое время, сварил бульон из куропаток, накормил Стёпку и сам через силу хлебнул горячей жидкости. Мороз крепчает, кособокая луна мутно белеет сквозь палатку, шуршит «салом» река.
Больной притих, только в груди у него что-то булькает и хрипит, изредка стонет сквозь сведённые судорогой зубы. Виктор вспомнил, как вот так же мучился с ним когда-то Авдеич, щекоча бородой, слушал простуду, выгонял её устроенной из камней парилкой в двухместной палатке.
Сколько лет уже нет старика, но как сама совесть стоит он за спиной, не даёт оступиться. Учил верить в людей не таиться знаниями, пригревать и вести за собой начинающих и слабых.
Два года ходил с Виктором молодой стажёр. Молчаливый и двужильный на работу, таскал следом рюкзак с пробами. Он гораздо позже окончил тот же институт, часто вспоминали преподавателей, профессоров, их чудачества, свои похождения в трудную, но самую прекрасную в жизни пору студенчества.
Славка чем-то был схож с Авдеичем этой хваткой, тихим блеском в глазах и одержимостью.
Виктор уже суеверно (до чего только не додумаешься за летний бесконечный и мгновенный сезон!) думал, уж не старик ли вернулся с того света в образе стажёра, чтобы убедиться, как проросло обронённое им зерно.
Когда уходили на изыскания зимника, стажёр закатил концерт начальнику экспедиции, предлагая свою помощь и более рациональную методику поиска двумя встречными отрядами с заброской и вывозкой вертолётами.
Увидев его, взъерошенного и злого, вылетевшего из кабинета шефа, Виктор окончательно и серьёзно уверовал, что люди на свете повторяются.
— Бюрократы! Дедовскими методами живут. Протухли тут по кабинетам с бумажками. Ведь если бы на съёмке и поисках применить вертолёты и современную методику разведки, это десятикратно окупится временем и результатами, — тряс Виктора за плечо и орал на всю приёмную, пугая, секретаршу. — Зачем нас учили? Экономят рубли на приобретение новой техники и гробят миллионы!
У вчерашнего студента начали прорезываться «зубы» и характер Авдеича. Провожая отряд за поселок. Славка всё ещё ругался и травил душу.
5
Утро выдалось солнечное, светлое, мороз обжигает лицо, иней выбелил деревья и кусты. Дым из трубы поднимается вертикально, расползается на высоте перистым облачком
Козьмин поставил вариться завтрак и взялся рубить дрова на поваленном весенним паводком дереве. Стук топора звонко хлещет в холодном воздухе, лезвие наискосок глубоко врезается в сухую древесину.
Собака увлеклась свежими набродами куропаток, озабоченно тычет носом в следы, крутит хвостом. Куропатки, заметив пса, пыхнули белым облачком и перелетели на другой берег.
По весеннему закричал петух куропач, ныряя в прибрежные тальники. Перекат сиганул за выводком. За ночь реку напротив палатки перехватило. Бежал пес осторожно, вздрагивая, и останавливаясь от треска молодого льда, и на середине реки вдруг исчез.
Через секунду вынырнул, заскулил, пытаясь вылезти, царапая когтями гладь зелёного льда, его засасывало течением. Несколько раз лапы срывались, пёс окунался в воду, бился, чудом удерживаясь на быстрине в маленькой лунке.
Виктор бросился к лодке, но она за ночь спустила — повредило заплату при сплаве. Выбежал на берег, лёг, раскинув ноги и руки, осторожно пополз к собаке, опираясь грудью на весло.
Осталось всего полтора-два метра, но дальше ползти стало невозможно. Белые пузырьки воздуха стремительно проносятся всего в сантиметре от поверхности льда.
Козьмин перевернулся на спину, снял ремень и, сделав петлю, привязал к лопасти весла. Накинул на голову собаке, потянул. Перекат захрипел. Виктор напрягся, пытаясь его вытащить, и вдруг под ним прогнулось, треснуло, расступилось…
Ноги дна не достали. Обварило холодом. Вцепился в кромку, успокаиваясь. Попытался выбраться из полыньи. Лёд крошился под руками, опоры не было. Пёс умудрился освободиться от петли, и весло утащило. Козьмин закричал Степану, но тот вряд ли услышал, да и не смог бы помочь.
Руки сводит холодом, набрав воды, сапоги гирями тянут вниз. Телогрейка набрякла, он с трудом стащил её и выбросил на лёд. Вытолкнул обезумевшую собаку и начал локтями проламывать коридор до крепкого заберега.
Перекат отбежал, отряхнулся и помчался кругами, греясь, поджав хвост к животу. Остановился, посмотрел на хозяина и жалобно взвыл. Осторожно, нюхая под лапами лёд, пошёл к полынье. Виктор гнал его прочь, бросая лепешки льда. Наконец Перекат бросился к палатке, останавливаясь и оглядываясь на хозяина.
Ниже, метрах в пятидесяти по течению реки, паром курилась большая полынья. Пришла шальная мысль пронырнуть подо льдом и попасть на мель. Отбросил её, как нелепость.
Проломав коридор до крепкого заберега, лег на него грудью и встал на корточки. Мокрые ноги соскользнули, снова треснуло, течение обняло и потащило.
