Буровой командовал Адольф Тимофеевич Разин. Белоголовый мальчишка лет пятидесяти, бесшабашный задира с выходками начинающего хулигана и неуёмной страстью к игре на баяне.
Адольф имел ещё одну слабость, не мог пройти спокойно мимо того, что плохо лежит. Завхоз его в склад уже не пускала, потому что обязательно стащит какую-нибудь шестерёнку. Наволок хозяйственный мастер в буровую столько ненужного хлама, что всей бригаде надоело выкидывать.
Но мастер был неутомим. Бригаду Разин держал круто, а работал по старинке, не спеша. У бурильщиков в посёлке жили семьи, под боком были огороды и теплицы. К чему идти на увеличение плана, когда до пенсии рукой подать?
Ковалёва приняли с неохотой — наделает по молодости аварий, выполняй потом дурную работу. Лучше бы ему пообвыкнуть в помбурах, потом уже браться за рычаги.
Новичок обиделся. Зачем тогда учился столько лет в техникуме, если не сможет работать наравне со старичками? Закусил удила и попёр, как необъезженный жеребчик.
Загонял помбуров до пота, сам хватался за все дела, изучал технологию проходки, делал записи в тетрадях, перечитывал литературу по специальности и старые конспекты, ел на ходу и прихлёбывал кисельной густоты чай, чтобы не уснуть в ночных сменах.
В первый же месяц набурил больше всех, но никого не удивил, решили, что это — случайность. Когда же за квартал выдал вдвое больше опытных мастеров — заело их.
Начальник партии Бесхлебный подначивал, что молодой обскакал, да и самих томила досада, вроде бурили без перекуров, а оказались в отстающих.
Раньше бывало, если кто-то запил или прогулял, ему давали возможность отработать смену позже. Семён поломал эту традицию. Сам работал сверхурочно за выпивох, не остановишь же буровую, а когда те попытались отработать прогулы — не разрешил.
Вмешался Разин, но Семён и ему не уступил. Жены нерадивых бурильщиков сравнили расчётные листки на зарплату и со своей стороны активно взялись за дисциплину на производстве.
Ковалёв вывесил в буровой график ежесменного выполнения плава, регулярно чертил кривые каждому, зная, что заядлым буровикам они, как быку красная тряпка.
Весь год простояло под целлофаном в углу буровой отвоеванное переходящее знамя Всесоюзного соревнования. Разин не знал, куда вешать Почётные грамоты и вымпелы. Со всех сторон пошли премии.
Но, не деньги гнали Ковалёва вперед — азартное соперничество в профессии, возможность творческой работы: испытывать новые режимы бурения, экспериментальные коронки, способы ликвидации аварий.
Поверив в свои силы, отработав на сменах каждое движение, новичок всё дальше и дальше отрывался от своих преследователей. Внедрил скоростной спуск-подъём инструмента, резервные колонковые трубы, первым рискнул бурить трещиноватые песчаники алмазными коронками.
В начале вахты с такой жадностью хватался за рычага лебедей, словно не будет уже ни завтрашнего дня, ни новых скважин. Через полтора года ему и Разину вручили нежданные награды.
Семён, бывало, откроет дома коробочку алого цвета, посмотрит, взвесит на руке прохладный металл, а надевать стесняется. Вдруг ошибка вышла с орденом, потом стыда не оберёшься! В работе темп не сбавил.
Потянулись за ним старички, нет-нет да и перебуривали иной месяц лидера. А радости сколько было на их лицах и задора — знай, мол, наших, не задирай нос.
Вскоре подоспел северный отпуск за три года. Ковалёв погостил пять месяцев дома, съездил на море, порыбачил в родной станице и осенью вернулся в Утёсный. Начальник экспедиции выделил ему однокомнатную квартиру с удобствами в том же доме, где жил сам.
Уговорил передовика принять буровую бригаду. Установка была бесхозной, старой, деревянные сани поломаны, оборудование растащено, запчасти и трубы завалены снегом.
Начал работу с подбора кадров. Уговорил вернувшегося из отпуска Саньку Шестерина, своего друга, перейти бурильщиком в несуществующую бригаду. Работали они раньше в одной партии у Бесхлебного.
Шестерин — бригадиром монтажников ЛЭП, Ковалёв подключал вышку к его электролиниям. Познакомились на перевозке буровой. Когда бульдозер стал опускать деревянный трёхногий копёр, заела вверху страховка блока.
Лезть туда монтажники отказались, никто не хотел рисковать, а опускать нельзя. Двадцатиметровая тренога шевелилась на ветру, готовая рухнуть. Ковалёв взял когти и полез на копёр. Плавали внизу кусты, тракторы, заснеженный лес. Люди стояли на безопасном расстоянии и молча смотрели вверх.
Семён не застегнул кожаные ремни на когтях, чтобы, в случае падения треноги, оттолкнуться от неё и прыгнуть в сторону. Благополучно добрался к талевому блоку, освободил монтировкой трос и спустился вниз. Трактор аккуратно положил копёр на землю.
Вразвалку подошел крепкий, с утиным носом и залысинами под светлым чубом бригадир монтажников. Приветливо улыбнулся, подавая руку:
— Давай знакомиться. Меня Санькой зовут, Шестерин…
Семён протянул ещё вздрагивающую от напряжения в налипшей смоле ладонь.
— Семён Ковалёв, образца 1948 года, родственников за границей не имею, — улыбнулся в ответ понравившемуся бригадиру,
— Молодец! Беру к себе, отчаянный парень, — похвалил монтажник.
— Спасибо, только я — буровик и люблю лазить под землю, а не в небеса. Сами-то пасанули? Слабо?
— Зачем напрасно шеи ломать? Я отвечаю за технику безопасности. Копер можно восстановить — человека нельзя. Я сидеть из-за этой деревяшки не хочу.
— А за наш план ты не отвечаешь? Ведь, вся партия живет за счёт буровых.
— У меня — свой план, чтобы заработок был у ребят хороший, — дурашливо отговорился Санька и позвал пить чай.
На перекуре Семён окончательно допёк монтажников, и Шестерин, тронутый подкопами, решил доказать своё мастерство. Надел на ноги когти и с топором полез на дерево, срубая по пути ветви. Добрался до тонкой верхушки,
свалил ее, подровнял пенечек топором, бросил его на землю. Все неотрывно следили за его действиями. Потом, сбросил когти, монтажный пояс, плотно сжал руками качающуюся вершинку и медленно поднялся в стойке на руках.
Монтажники разом ахнули, приветствуя трюк бригадира, снисходительно посматривали на Ковалёва. Санька опустился вниз и подошёл, скалясь в радостной улыбке.
— Ну, как? Повторишь?
— Дурость, элементарная и бессмысленная. Кому это нужно?
— Слабо-о-о, — отмахнулся Санька от буровика.
Санька в прошлом мастер спорта по боксу, поэтому и нос у него утиный, разбили в переносице хрящ. Дома на стенке развешаны дипломы, грамоты и медали. На новом месте работал он азартно и любил соревноваться, перешла страсть от спорта быть только первым.
Вдвоём с Шестериным подобрали в бригаду молодёжный состав, учили, пестались с новичками, неделями пропадали в тайге, и, наконец, затрещали нормы выработки, обошли всех и прочно заняли место лидера.
А гонка за лидером на производстве не менее азартна, чем в спорте. Подхлёстывала радость побед, новых рекордов и желчь завистников. Разведывали богатые месторождения угля, ломились буровые через сопки и хребты.
Поднимались посёлки в местах, где ещё недавно гоняли соболей. Новые люди наступали геологам на пятки, торопили разведку, взрывали тихую жизнь медвежьего угла. Как и в бригаде Разина, взыграло самолюбие у отстающих старших мастеров — пошли следом.
А когда подвели итоги соревнования, то оказалось, что производительность выросла в четыре раза.
Если Адольф, когда к нему пришел Ковалёв, давал триста метров, то бригада молодых набурила тысячу двести метров за месяц. Всё было то же: и станок, и буровая, и люди из того же теста слеплены, а
