экземпляром. Брендом. Из века в век люди станут тыкать пальцем, приговаривая: «Нет, всё-таки мы не такие плохие, у нас же был Он, Он был одним из нас, а значит, не всё потеряно!» Оправданием человеческого дерьма – вот кем ты станешь. Мне даже жаль тебя, бедный маленький герой…
– А ты, значит, будешь править миром? – Равви рассмеялся в лицо своему оппоненту. – И кто же тебе разрешит? Кажется, ты уже как-то пытался. Напомнить, чем всё закончилось? Пинком под зад. В твоём возрасте пора избавиться от иллюзий. Это мне тебя жаль. Ты просто завистливый неудачник. Вечно второй. В тебе говорит стойкий заурядный комплекс неполноценности.
– Я тебя уничтожу… – прошипел чёрный человек, но приблизиться к Равви не смог, словно их разделяла невидимая стена.
– Это уже не в твоей власти, и ты это прекрасно знаешь, – язвительно возразил Равви. – Мы ещё посмотрим, кто кого.
– Пепельное лицо исполнилось ненависти лютой и всепоглощающей.
– Всё же кое-что в моей власти, – с садистским наслаждением произнёс чёрный человек. – Тебе будет очень больно на твоём кресте. Ты будешь сильно страдать. Уж об этом я позабочусь.
– Знаешь что… – Равви прищурился и дерзко перекрестил лицо своего оппонента.
Благообразная физиономия почернела, исказилась дикой яростью. От деланного благодушия и презрительного спокойствия не осталось следа. Он разразился отборнейшей бранью, каковой мне не доводилось слыхать за мою довольно насыщенную столичную жизнь, в адрес меня, Равви, нашего мира и самого Создателя…
И тут раздался страшный грохот. Как если бы обрушилась гора, или даже несколько гор. Земля заходила ходуном. Мои конвоиры попадали, закрыв руками головы и завыв от страха. Зигзаг молнии расколол чёрное небо, и, из образовавшейся рваной дыры вырвался сноп света невероятной неземной яркости и силы, озарив всё вокруг. Невозможно было его переносить, ни через сомкнувшиеся веки, ни ткнувшись лицом в сухую землю. Свет был везде, он проникал внутрь, пронизывал насквозь, парализовывал тело и разум, я лишь успел подумать: «Вот Оно…», и какая-то часть меня сделалась вдруг невесомой, вырвалась наружу, устремилась навстречу этому свету, воспаряя всё выше и выше, не оглядываясь назад…
ЧАСТЬ 2
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Нестерпимо-яркий свет резал глазные яблоки, заставив набрякшие веки закрыться. Свет был ненастоящий, искусственный, жёлтый, с голубоватым отблеском, совсем непохожий на то неземное свечение, к которому устремилась моя грешная душа…
Кто-то пронзительно завопил прямо в ухо:
– Врача, скорее! Он очнулся!
Я приоткрыл один глаз, понял, что не ослеп, открыл оба – и увидел склонённое надо мной бледное личико Магдалин в обрамлении зачёсанных за уши колец коротких светлых волос.
– Миленький… – выдохнула она тонким дребезжащим голоском, – живо-ой… – и ткнулась мокрым лицом в мою грудь.
– Я вообще живучий, – прошептал я, растроганный этим внезапным порывом. – Как я рад тебя видеть… Ты даже не представляешь… Я так много хочу тебе сказать… Зачем ты отрезала волосы?
Она подняла голову, шмыгнула носиком, вытерла мокрые щёки тыльной стороной ладошки.
– Я ничего не отрезала. Ты всё перепутал, забыл… Слишком долго спал… Я так боялась, что ты не проснёшься.
– Где Равви?
Она покачала головой.
– О ком ты говоришь? Ты помнишь, кто ты? Как тебя зовут? Меня помнишь? Я – Магда, твоя девушка…
Я поднял непослушные руки, погладил тёплый лобик, влажные ресницы, погладил непослушные жёсткие высветленные пряди.
– Магда? – Мой разум ещё отказывался поверить в реальность происшедшего. – Магда… Где я?
– В иерусалимской больнице, – всхлипнула Магда. – Неужели ты ничего не помнишь? Был теракт. Ты пострадал при взрыве. Тебя привезли сюда на «Скорой». Ты был в коме. Без документов. Я еле тебя нашла…
– Помню… Я фотографировался…
– Верно. Потом в больницу пришёл владелец магазина, принёс твою одежду и паспорт… Я связалась с консульством, сказала, что у тебя больше никого нет, и мне разрешили остаться здесь. На случай, если придётся забрать прах… Даже гостиницу оплатили. Никто из них не верил, что ты выживешь. – Магда всхлипнула. Слёзы текли по её щекам, а на губах сияла улыбка. – А я верила. Мне сказали, что надо молиться, и я молилась… Каждый день ходила в церковь…
– Ты?!
– Да. А потом сидела здесь, говорила с тобой, и иногда мне казалось, будто ты меня слышишь…
– Я видел тебя. Во сне. Это был очень странный сон… Всего лишь сон… Значит, я не сошёл с ума?! Какое счастье!
Дверь распахнулась. Люди в белых халатах ворвались в палату, загомонили, заполонили пространство внутри голубоватых стен, оттеснили Магду.
Человек с сухощавым носатым лицом и цепким взглядом из-за круглых очков в стильной металлической оправе приблизил к моим глазам, к правому, затем к левому, светящийся кругляш на железной ручке. Я попытался сесть, но он тоном, не терпящим возражений, приказал мне лежать спокойно.
– Как ваше имя?
Я назвал.
– Откуда вы? Хорошо. Когда родились? Как звали ваших родителей? Где живёте? Посчитайте до десяти… Помните, что с вами произошло?
– Разумеется, помню. Предателем оказался Симон. Его настоящее имя… Нет, я не то хотел сказать… В голове всё спуталось. Террорист взорвал бомбу… Но теперь со мной всё в порядке. Просто я видел сон, странный сон… Постойте! Вас я тоже помню!
Он очень удивился.
– Разве мы раньше встречались?
– Я видел вас во сне. Меня привезли на «Скорой», и вы там были.
– Верно. – Он почесал переносицу под очками. – Я вас принимал. Была моя смена. Надо же, как странно… Обычно люди в состоянии комы не воспринимают окружающий мир.
Я всё-таки нарушил приказ и сел.
– Моя страховка действует? Или придётся платить?
– Не волнуйтесь. Израильская сторона взяла все расходы по вашему пребыванию в клинике. Позвольте представиться: я ваш лечащий врач Давид Айзенберг.
– Очень приятно. Обо мне вы, похоже, всё уже знаете. Как долго я здесь?
– Десять дней. Всё это время вы были в коме. Пограничном состоянии между жизнью и смертью, чтобы вам стало понятнее. Поэтому теперь вас необходимо обследовать. Мы не можем сразу вас выписать. Вам лучше лечь. Здесь болит? Нет? А здесь?
Острые пальцы нащупывали неведомые точки на висках, темечке, затылке. Я отрицательно качал головой. Боли не было. Только лёгкая дымка в голове, небольшая путаница мыслей. Для человека, десять дней балансировавшего между жизнью и смертью сущий пустяк.
– Вы не хотите рассказать о своих снах?
– Они были странные. – Я замялся, понял вдруг, что мне не очень-то хочется рассказывать этому сосредоточенному доктору о путешествии во времени и пространстве.
– Я плохо помню, – соврал я. – Какая-то путаница. А что, разве это важно?
Он подумал и решил, что это не так уж важно. Гораздо важнее в ближайшее время сделать томографию, энцефалографию, ещё кучу всякой ерунды…
Додик повернулся и отрывисто приказал стоящим позади дюжим парням меня перевезти.
– Я и сам могу дойти. Я превосходно себя чувствую. Ужасно хочется размяться.
Боковым взглядом выхватил изумлённое Магдино лицо с вытаращенными глазами и приоткрывшимся в
