Я завладел её рукой. Ранка была пустяковой, но находилась на неудобном месте – сгибе большого пальца, и оттого кровь текла сильнее.
Это было проще пареной репы. Минимум энергетических затрат, мне не придётся ощущать себя выжатым лимоном. Я накрыл порез ладонью, моментально ощутив живое тепло, упорядоченную пульсацию кровотока.
– Отстань!
Магда выдернула руку, расширенными глазами оглядела её, словно видела впервые, поднесла ближе к лицу, будто была близорукой. Перевела на меня ошеломлённый взгляд. Я подумал, что стоит привыкать к подобной реакции: я столкнусь с нею не раз и не два.
– Пожалуйста, не спрашивай, как я это делаю, – сказал я, предвосхитив её немой вопрос. – Я зашёл попрощаться.
– Подожди меня на улице. – Сказала Магда. – Я сейчас.
Закапал дождь, и вскоре обрушился холодным осенним ливнем. Я спрятался под козырёк. Прохожие поднимали воротники, раскрывали цветные зонты. Скоро улица стала похожа на гигантский цветник. Дождь хлестал по деревьям, сбивая продрогшие листья, шуршал по оголённому телу земли, просачиваясь сквозь пространство и время. Как пять, сто, тысячу, десять тысяч лет назад… Сколько же нам осталось?
Вышла Магда. Недоумённая, озадаченная, растерянная. Молча встала рядом.
– Ты должна меня отпустить. – Сказал я. – В том, что случилось, нет ничьей вины, ни твоей, ни моей. Скоро ты встретишь хорошего парня. Вы будете счастливы. И у вас родится двойня – мальчик и девочка.
Магда подняла на меня глаза, ставшие из гневно-тёмных прозрачно-зелёными, влажными. Отрывисто рассмеялась, и вдруг посерьёзнела, покачала головой.
– Ты говоришь так, словно сам этому веришь.
– Я это знаю. – Спокойно ответил я.
– И как давно?
– Только что.
– Что ты будешь делать?
– Попытаюсь спасти этот мир, – усмехнулся я.
Она снова невесело рассмеялась.
– Тогда хорошо, что мы расстались. Я не готова делить своего парня с целым миром. Куда ты теперь?
– Пока не знаю, – честно ответил я. – До свидания, Магда.
Её губы беззвучно шевельнулись. Я понял: она меня отпустила, и почувствовал: с сердца свалился огромный камень, и стало легче дышать.
Я вышел из-под навеса, поднял голову, посмотрел вверх, подставив лицо крупным дождевым каплям. Как вдруг сизые тучи раздвинулись, высвободив кусок ярко-синего неба, из которого протянулась разноцветная радуга, озарив всё вокруг необыкновенно-ярким сияющим светом, переливавшимся в каплях дождя, так что казалось, будто с неба сыплются мокрые искры фейерверка. Я услышал, как кто-то, выходя из магазина, изумлённо воскликнул:
– Радуга в ноябре! Вот чудеса!
Огромный сусального золота купол, венчавший высокие белые стены, пылал пожаром, резал глаза, слепил отражённым солнечным светом. День выдался нестерпимо-яркий, похожий на день уходящего бабьего лета. Звенели колокола.
Бом-бом!
Я поднялся по ступенькам, отчего-то обернулся, посмотрел вниз и вдаль. Пречистенка, в будни запруженная людьми и автомобилями, субботним утром казалось спокойной, чуточку сонной, благочинной. Ещё накануне вечером она толкалась, щетинилась пробками, ревела клаксонами, мигала маячками. Я поднял голову. Вблизи при дневном свете храм казался ещё выше, монументальнее. Словно надменный исполин взирал на человеческий муравейник, сновавший у его подножья, шикарный, величественный, холодный, походивший более на роскошный дворец. Я замешкался в нерешительности: может, не стоит сразу лезть сюда? Попробовать прорваться на телевидение… Я колебался, поставив правую ногу на ступеньку, ведущую к входу, оставив левую на грешной земле, как снизу потянуло зябким ветром, и перед моим мысленным взором нарисовалась отвратительно ухмыляющаяся пепельная физиономия незваного ночного гостя:
– Что, струсил?
– Не дождёшься.
Стиснув зубы, сжав кулаки, я поставил левую ногу ступенькой выше.
Вокруг было полно милиции, такого скопления в одном месте я ещё не видел. Словно и впрямь это был дворец очень важной персоны. В любой другой момент я удивился бы и насторожился, но сейчас был поглощён своими тайными сомнениями и раздумьями, и потому не заострил внимания на этой аномалии. Мало ли, чего не увидишь в Москве. Милиция и люди в штатском с недовольно шипящими рациями сновали вокруг, сосредоточенно зыркая по сторонам, то и дело требуя документы то у одного, то у другого. Молоденький лейтенантик вырос передо мной, взял было под козырёк, но что-то отвлекло его внимание от моей скромной особы, и я беспрепятственно поднялся по ступеням, вошёл внутрь.
Раздался противный резкий звон. Не сразу понял, что это. Оказалось, металлоискатель. Как в аэропорту. Суровый секьюрити попросил опустошить карманы. Оружия не обнаружилось, нашлись ключи и мобильник. Охранник тоже спросил документы. Наученный горьким опытом – однажды проторчал три часа в обезьяннике, пока выяснилось, что просто похож на чей-то фоторобот, – я носил с собой паспорт. Охранник продолжал выразительно на меня таращиться, словно ожидал чего-то ещё. Я тоже смотрел и молчал. Он сурово качнул квадратным подбородком, мол, проходи – не задерживай.
Я прошёл мимо лавки, торгующей иконами, подсвечниками, книгами, расписными шкатулками с библейскими сюжетами на крышечках, крестами всех размеров, значками, ручками, яйцами а-ля Фаберже, гжелевскими фигурками, жостовскими подносами, бусами, колечками и прочей дребеденью с аккуратно выведенными синим фломастером ценниками. Перезрелая крашеная блондинка за прилавком улыбнулась мне как потенциальному клиенту и кокетливо поправила платок. С лакированной доски смотрели на меня строго и скорбно знакомые глаза.
Я проследовал дальше под соборные своды, высокие и помпезные, дразнящие кичливым убранством, что на миг вновь ощутил себя незваным гостем в чужой роскошной обители.
В торжественном полумраке разбрызгивали свет тысячи свечей. У алтаря в богатых, шитым золотом одеждах осанистый седовласый священник с удивительно знакомым лицом благоговейно пожимал руку невысокому человеку в синем костюме. Поодаль с такими же проникновенно-торжественными лицами внимали происходящему несколько мужчин в дорогих серых пиджаках, за спинами которых громоздились квадратные мальчики. Вокруг бродило несколько репортёров с камерами. А вот и телевидение… Очень кстати!
Я подошёл ближе. Так, что при желании мог бы дотронуться рукой до любого из участников и остановился под хмурые взгляды квадратных мальчиков, невольно поёжившись. От группы тянуло тёмным мрачным холодом, даже жар тысяч свечей не мог его перебить.
– Для меня большая честь принимать вас… – Елейно говорил священнослужитель, краснея, как невеста перед женихом, и подбой его одежд колыхался трепетно, невинно. Человек в синем снисходительно улыбался, а в серых глазах его застыла смертельная скука. Строго и скорбно наблюдали за этим спектаклем иконные лики.
«Можно подумать, он принимает гостей в своём доме! Подхалим.»
Я понял, что подумал вслух, когда все эти люди разом повернулись ко мне с нескрываемым удивлением и недоумением. Священник помрачнел, и недовольно поджал губы. Он переводил взгляд с одного на другого, явно не зная, что следует предпринять. Свита больших пиджаков замешкалась, переглядываясь, причём было заметно, что все ожидали реакции человека в синем костюме. Тот же нахмурил светлые брови и, обернувшись к ним, строго спросил:
– Это кто?
Солидные мужчины занервничали, затряслись, как нашкодившие дети. Я ответил:
