проглотить вдруг исчезнувшую слюну.
И в то же время он как будто был совершенно спокойным. Он смотрел в потолок, как ползла там осенняя муха, и думал: «Уже осень, скоро и эта муха умрет. А Варвара умрет?!»
Как ножом резнуло его по сердцу. Что же такое случилось, как же это случилось, чего и поправить нельзя?!
Точно вдруг стена до неба выросла и сразу отделила его от всего остального мира. И он знал, что когда-нибудь это непр<еменно> случ<ится>. Он во сне раз видел такую стену, и так страшно ему было тогда. И теперь ему сделалось страшно, потому что ему показалось, что он не мог больше дышать. Он приподнялся и дико осмотрелся. Кажется, и сердце перестает биться?!
В детской раздался общий крик:
— Варвара?!
Ах, лучше бы он умер… И, похолодевший, он весь превратился в слух. Но так стучало в груди, в висках, так звенело в ушах, что он сперва ничего не мог расслышать.
Он быстро подошел к двери и стал слушать.
Варвара тихо, прерывающимся голосом, рассказывала, как она упала, наткнувшись на гвоздь.
— Сядь, сядь… Я посмотрю, — говорила мать.
Наступило томительное молчание: мать, очевидно, осматривает Варвару.
— Ничего… Слава богу, не глубоко, промыть сейчас же надо.
Петя вздохнул и лег опять на кровать.
— Простая мужичка… В другой раз не посмеет…
И было жаль в то же время Варвару. Хотелось поцеловать ее и сказать: «Милая, дорогая Варвара, мне так жаль тебя, и я целую тебя и всегда буду целовать, хоть ты и простая мужичка».
Он услыхал голос отца, возвратившегося со службы, и вспомнил, как вчера отец в углу темной передней прижимал Варвару и целовал ее. Полоска света из двери падала на густые, грязно-седые волосы отца, отец весь согнулся, тяжело дышал, был такой старый и противный.
И теперь голос отца вызвал в Пете то же гадливое чувство.
Это чувство усилилось, когда отец пошел с Варварой искать тот гвоздь, на который наткнулась будто бы Варвара.
Потом Петя услышал стук молотка: это отец забивал какой-то торчавший гвоздь. Петя подошел к двери, нагнулся и стал смотреть в щелку. Отец забивал у противоположной стены. Варвара держала свечку. Затем отец поднялся и обнял Варвару. В это время дверь из столовой отворилась, и на пороге появилась его мать.
Варвара закричала:
— Барин, оставьте, что вы делаете?! Мать сказала:
— Негодяй!
И хлопнула дверью.
Когда мать ушла, Варвара и отец тихо рассмеялись и разошлись.
Заглянула Агаша в комнату и сказала:
— Обедать подано.
Дети уже ушли в столовую, и в детской была только Варвара да уснувшая в люльке Нюся.
Варвара сидела у окна и не смотрела на Петю, когда тот проходил мимо нее.
И в столовой было грязно. Сквозь клеевую розоватую краску выступали серые пятна. Большой стол был покрыт грязной, уже местами порванной скатертью. Приборы соответствовали остальному: надломанные ножи, вилки, надбитые тарелки всевозможных цветов и фасонов.
На одном конце сидел отец, на другом мать. Пред отцом стоял маленький графинчик с водкой и нарезанный лук.
Петя пытливо посмотрел на отца, ища на лице его следов виноватости за вчерашнее.
Но сегодня лицо отца было спокойнее и веселее обыкновенного.
Он рассказывал Мане, наливая себе, не торопясь, водку, как ловят сетками куропаток.
Маня слушала, насторожась, а Федя — с открытым ртом, а младшая сестра его Оля то силилась слушать, то забывала, что хотела слушать, и ерзала на своем высоком стуле.
Петя поцеловал отцу руку и сел на свое место около матери. Агаша принесла белую фаянсовую миску с супом из свежей капусты и картофеля.
Мать большой деревянной ложкой разливала суп на глубокие тарелки. Первую Оле, вторую Мане, третью Феде и четвертую Пете.
Отцу в это время Агаша принесла на отдельной тарелке большую дымящуюся кость с кусками мяса и сухожилий на ней.
Из кости выглядывал серо-желтый мозг, который отец и все дети очень любили.
Отец бережно принял обеими руками тарелку, не спеша поставил ее перед собой, не спеша налил себе еще рюмку водки, выпил, закусил несколькими ломтиками луку, кусочком хлеба и стал осторожно выколачивать мозг из кости.
Рассказ оборвался, и все, даже Оля, насторожились, следя за действиями отца.
Длинная жирная полоса мозга уже лежала на тарелке.
На всякий случай Маня уже держала в руках корочку хлеба. Она не ошиблась: отец отрезал четыре маленьких ломтика мозгу и каждому из детей положил по кусочку.
Съев мозг, отец налил еще рюмку, выпил ее и принялся за говядину.
Он ел не торопясь, с остановками, иногда еще выпивал и приходил все более в благодушное настроение.
На лице его выступил румянец, глаза благодушно лучились, лицо стало красивым и не было заметно морщинок на нем.
Мать, напротив: по мере того, как веселел отец, она делалась все угрюмее и не упускала случая язвить отца.
После каждой такой фразы отец, на мгновенье смолкая, опускал глаза, а затем опять, точно ничего не случилось, продолжал разговаривать и шутить с детьми.
Каждый раз, как наступало опять молчание, Петя и Маня тяжело настораживались: Маня совершенно сочувствуя матери, Петя боялся и думал, зачем мать непременно хочет раздразнить отца.
Обед закончился рассказом отца о том, какую — гимназистом — он с товарищами однажды устроил штуку с ихним учителем французского языка. Как для этого один гимназист старшего класса надел фрак отца с звездой и вошел в класс учителя, назвавши себя чиновником особых поручений при попечителе. Он экзаменовал учеников и очень хвалил именно тех, которых преследовал француз, заставил самого француза читать и переводить, причем перебивал его и говорил тоном самого француза:
— Неправда, неверно!
Француз все больше робел, а мнимый ревизор, входил в азарт. В конце концов он набросился на француза за плохой выговор, за нехорошее наречие, — слабость француза, — и кончил тем, что заявил:
— Я не могу позволить такому лицу, как вы, дальнейшее преподавание. Я вас немедленно увольняю.
И, обратившись к ученикам, крикнул:
— Эй, люди, гоните его вон!
Заговорщики, приготовив для этого момента вывороченные шубы, ворвались из коридора в класс и, подступая к французу, страшным голосом ревели:
— Я парижский прононс!
— Я лионский прононс!
Отец так смешно передавал в лицах всех, что дети умирали от смеха. Даже Манина настороженность исчезла, и только мать, удерживаясь, сохраняла угрюмое выражение.
Когда отец кончил и встал, мать сказала, смотря в упор ему в глаза:
— У меня денег нет.
Он взбешенно крикнул ей:
— Деньги есть и больше, чем надо, если б я не был идиотом и не записал эту дачу на тебя.
