появятся завтра. Там даже спуски только по «пятеркам». Давид Лернер идет очередной сумасшедший траверс и появится не скоро. Где бродят четыре литовские группы, вообще, никто не знает. Известны лишь примерные сроки возвращения. Может, еще кто-нибудь шляется по окрестностям. Но большинство здесь.
Руфина Григорьевна начинает речь в лучших традициях партийных собраний:
— Дорогие товарищи, мы собрались здесь, чтобы сообщить вам...
Сбивается, не так легко говорить подобные вещи. Предлагал ведь ей, что сам скажу. Нет, «я начальник лагеря, я обязана...». Но Руфина есть Руфина. Железная женщина. Сбивается, но продолжает, хоть и совсем в другом тоне:
— Ребята. Война началась. Ядерная...
А вот эта задержка не по ее вине. Все вскочили, орут, галдят, никто никого не слушает... «Как?», «Что?», «Почему?», «Срочно вниз!».
Делаю шаг вперед, и что есть мочи ору «МОЛЧАТЬ!!!», разом перекрывая весь этот гвалт. Шарахнул бы в потолок, так не из чего. Не страшно, громким голосом меня бог не обидел. Заткнулись. Не отдаю больше Руфине инициативу, не до регалий.
— Сели все! Вы инструктора или детский сад для умственно отсталых? Сели? Теперь слушайте! Началась война. Та самая, которой все боялись. В одном из худших вариантов.
Каждую фразу произношу, как будто гвоздь заколачиваю.
— Точной информации у нас нет. Связь плохая. Бомбили Москву, Питер, Ебург, Новосиб. Думаю, еще кучу городов. Прилетело даже в Душанбе. Вот пока и всё, что известно. ТИХО! Дальше слушайте! Потом будете говорить. И по одному. Вариантов у нас два. Первый: идти вниз. Куда — непонятно. Думаю, что поезда и самолеты отменены все. Душанбе нет. Есть ли Худжанд, Самарканд и Ташкент — мы не знаем.
— Какая разница! — перебивает меня высокий сутуловатый парень, москвич, кажется, — надо выбираться вниз. Наймем машины, выберемся в Россию, а там разберемся! У нас там родные, семьи...
— Савсем дурак? — вкрадчиво спрашивает его Акрам, лагерный сторож, — рабом на бай хочешь, да?
— Почему рабом?
— Рохдар убит, сардор убит. Каждый бай — сам себе баши. Другой баши стреляй, чужак в рабы бери.
Опять перехватываю инициативу.
— Акрам прав. Через день, максимум два, Таджикистан превратится в скопище разнокалиберных банд. И начнется война всех со всеми. Захватывать рабов, думаю, уже начали. А у нас даже оружия нет. Да и с оружием... У кого из вас нормальная боевая подготовка? То-то и оно, что ни одного человека!
— Но ведь все там...
Ох, Людка! Всегда считал, что руководство — не женское дело! И никакого полового экстремизма. Женщина может прекрасно руководить. Однако в экстремальной ситуации она теряется. Потому что природой так положено: выкручиваться из задницы — мужская прерогатива! Но что имеем, то имеем. Опять включается Руфина.
— Ребята, — мягко вставляет она, — вы не поняли. Война везде. Это в Таджикистане взорвалось только в Душанбе. В России очень плохо. Все крупные города погибли.
Тишина. До народа доходит. Не сразу, но доходит.
— Вы хотите сказать... — шепчет Людка.
Смотрит не на Руфину. На меня. Женщина всегда ищет поддержки у мужика. Я и озвучиваю:
— Именно. Большинства наших родных уже нет в живых. А тех, кому повезло выбраться, неизвестно где искать.
Володя Потапов выжидает ровно столько, чтобы присутствующие немного переварили мои слова, и спрашивает:
— Какой второй вариант?
— Остаться в лагере. Устраивать здесь жизнь. Выждать, пока внизу всё устаканится. Потом смотреть по ситуации. Надеяться на лучшее. Но рассчитывать на годы.
Пережидаю шум и продолжаю.
— Сейчас предлагаю всем разойтись по своим группам. Объяснить людям ситуацию. Подумать. А утром опять соберемся, и будем решать. Нет возражений?
Возражений нет. Все слишком ошарашены и подавлены. Ничего, к утру возьмут себя в руки. Люди разные, но слабаков здесь нет. Не та порода.
— Деда, пасему ты седитый? Смали, какие камески класивые!
— Санечка, ты поиграй немножко с камушками, ладно? Деду надо срочно одно дело сделать. А потом он с тобой поиграет. Хорошо?
— Холосо!
Почему все такие сердитые? Я плохого не делала? Мама бы сказала. Солнышко доброе. Камушки красивые. Бабочка полетела. А все такие сердитые...
Мир рухнул в одночасье. Боря просто не понимал, что происходит. Он надеялся, что будет время хотя бы осмотреться после прибытия туда, куда привезет Андрей. Времени не оказалось. Пока женщины с кем-то встречались, какой-то пробегавший мимо не то солдат, не то офицер, буркнул им с водителем: «помогите там», и махнул рукой в сторону ближних развалин.
Что оставалось делать? Не стоять же столбом, когда вокруг такое творится! Борис, было, дернулся, как был, в полном цивиле, но Ваня — водитель, остановил, и выдал какую-то камуфлированную робу и штаны. Размер был великоват, Боря натянул всё это поверх своей одежды и побежал туда, куда сказал тот военный...
Дальнейшее вспоминалось с трудом. Разгребали завалы, голыми руками растаскивали обломки плит и кирпичи... Вытаскивали из под них людей — мертвых и живых. Мертвых складывали отдельно, живых — на носилки и бегом тащили к покосившемуся строению, в котором отчаянно матерился пожилой уже военный в очках и со скальпелем, весь забрызганный кровью. Наверно, все же, не своей. Пару раз кто-то наливал что-то крепкое и всовывал в руку кружку. Боря, первый раз в жизни прикоснувшийся к спиртному в кунге несколько часов назад, пил, не понимая, что пьет и зачем... Сознание отстранилось от происходящего. Тело работало само, а мозг норовил сорваться, покинуть череп и бежать в неведомые дали. Основной задачей стало не дать ему это сделать... Боря удерживал взбунтовавшееся серое вещество в повиновении старой привычной мантрой: «надо... надо... надо...». Потом его нашла Влада, страшно удивившаяся тому, где нашла, накричала на какого-то мужика и уволокла устраиваться...
Накрыло ночью. Олегов звонок, мысли о бабушке, душный кунг, воющая Анна, развалины, трупы, раненые, кровь... Всё смешалось, объединилось и ударило, выливаясь в хриплый вой, рвущийся из сожженного спиртом горла, и текущую по щекам влагу... Боря, глотая слезы, уткнулся лицом в мешок с вещами, заменявший подушку, и... уснул, физическая усталость оказалась сильнее стресса...
Утром было уже лучше. Видимо, за время сна мозг, решив пока остаться в черепе, сумел переварить и события и истерику. Да и не хватало времени думать. Утром, уже после завтрака, все неожиданно засуетились. Влада, пробегавшая мимо, вручила маленький, очень плоский пистолет, и сказала следить за детьми, потому как больше некому. Боря вытирал сопли, водил на горшок, рассказывал сказки... Плакали что дети, что женщины...
Сейчас Боря сосредоточенно крутил в руках пистолет, пытаясь понять, как пользоваться этой штукой. Ствол и курок — понятно. За это дергаешь, отсюда летит. Или у пистолета не ствол, а курок — что-то другое? Неважно, летит из вот этой дырочки, когда дергаешь вот за эту загогулину. По крайней мере, Влада именно на нее показала. Да и в фильмах вроде было именно так. На всякий случай Боря старался опасную
