Чтобы под ногами, а главное под пулями, не путались.
Куда убрать — понятно. Туда, на машине не проедешь. Чтобы гости ножками топали. То есть, для начала, на Алаудины. И не к чайхане Али, а на дальний конец озера, откуда подходы хорошо просматриваются и можно быстро слинять дальше.
Беру Иру и иду к Руфине. Объясняю ситуацию. Вместе организуем подъем и отход. Не без эксцессов, естественно, народ вовсе не радуется. Но совсем уж грубых методов удается избежать, авторитета хватает. Пару врачей-мужиков сажаю после первого подъема, если что могут и уйти быстро, и, наоборот, к лагерю спуститься.
В лагере остаюсь один. Успею уйти. И попартизанить успею, если наверх пойдут, не забыл еще, как это делается. Жаль скорость уже не та... И сердечко бы не подвело... Боец на изокете...
— Так значит, если я, верно, понимаю Ваши претензии, то мне предложено добровольно впустить на территорию вверенного мне подразделения представителей вашего преступного синдиката для вывоза содержимого складов, а самому — удалиться с тем, что смогу унести? — Майор размеренно раскачивался на носках. Вперед-назад, вперед-назад. Ребята должны подойти, разобраться по секторам, перевести дыхание, и выбрать цель. А для этого нужно время. Немного, но нужно. Вот и тяни майор, до последнего. Тяни...
— Точняк ты все понимаешь! Губернатор Чукотки, нах! — Рожа заржала. — И бегом давай, пока я не разозлился.
— А если я разозлюсь? — Миролюбиво спросил Пчелинцев. — Что тогда?
— Ты?! — Свин захлебнулся смехом, высоко запрокидывая голову. И захлебнулся кровью, когда в горло вошла пистолетная пуля, вырвав кусок плоти, и перебив артерию.
Главарь начал медленно оседать на дорогу, бессмысленно хватаясь за разорванное горло. Пучились глаза, багровость лица плавно становилась восковой бледностью...
Вторая пуля ударила между глаз, разбрызгав мозги по вытоптанному асфальту. Серое на сером...
И со всех сторон ударили по бандитам обжигающие до смерти струи свинца... Оставляя за собой дымную спираль, взорвалась посреди скопления дорогих четырехколесных игрушек граната, пущенная из РПГ, а потом и вторая...
Майор, откатившись за невысокую тумбу с цветами, больше не стрелял. Он только орал в микрофон рации, пытаясь перекрыть грохот стрельбы: — «Граники» убрать, машины и пленные! Машины и пленные, млять!»
Перед ним плюхнулось зеленое яйцо РГДшки. Закрутилось, шипя тонкой струйкой запала. Пчелинцев подхватил ее и швырнул за спину. Взрыв потерялся на общем фоне боя. Или избиения.
А метрах в двух лежал, удивленно распахнув глаза, старший лейтенант Побережник. И красная струйка, мешаясь с пылью становилась черной.
Личный пример, так сказать...
— Санечка, одевайся!
— Засем, мама, есе зе лано!
— Надо уходить, маленькая.
— Засем?
— Сюда идут плохие люди.
— Сосем плохие? А де папа?
— Пошел навстречу плохим людям.
— Тада не надо уходить. Папа плогонит плохих. Папа самый сильный.
— Все равно надо.
— Мамочка, осень спать хосется. Давай, ты меня понесесь немнозко. Или деда. А я посплю...
— Доклад! — Пчелинцев не приказал. Прорычал.
Сундуков, баюкающий, задетую шальной картечиной, руку, поморщился:
— Товарищ полковник, не орите!
— В смысле, «полковник»?! — сбился комбат. — С какого перепугу? Капитан, тебе в голову ничего не прилетало?!
— Неа, не прилетало. — Совершенно спокойно ответил Сундуков. — А, если и прилетит — так у меня там броня интегрированная. В три пальца слой. А полковником тебя величаю, потому что только настоящий полковник может приказать угробить под сотню рыл и не поморщиться.
— Придурок... — Нервно сплюнул майор. — Короче.
— А что короче? — удивился ротный. — Мы победили.
— Рома. Ты. Охренел. — Раздельно произнес Пчелинцев. И с трудом подавил отчаянный позыв достать пистолет, да грохнуть капитана. Пока совсем с ума не сошел. — Иди отсюда. К Мезенцеву. Пусть перевяжет, и мензурку капнет.
— Так точно! — Сундуков одной рукой вскинул на плечо громоздкий ПК и чуть ли не строевым пошагал подальше от места боя. Перед ним невольно расступались.
— Капитан улетает. — Подвел итог Урусов, до этого стоящий метрах в трех. И весь разговор отлично слышащий. — Может ему мыла подарить?
— Повеситься?
— Сперва — помыться. А потом и вешаться можно. — Седьмой клацнул замочком, одев на ПСО брезентовый чехол. — Вот почему-то, мне кажется, что от товарища капитана доклада вы, товарищ майор, не дождетесь. Кроме матерных реляций на полях.
— Вот и я так думаю. Пошли?
«Козлики», подпрыгивая на ухабах, летят вниз. Не меньше сорока километров в час. Для дороги, где и двадцать считается лихачеством, такая скорость — верх безрассудства. Мне легче, просто повторяю выкрутасы полковника. А вот как он умудряется не расталкивать бампером стены ущелья — уму непостижимо. Но гоним. Таким темпом до Пасруда доскочим минут за сорок. Из-за перегиба выскакиваем на склон над Маргузором и молим Бога. Из кишлака этот участок, как на ладони, если бандиты уже там — заметят за милу душу. Не снижая скорости проскакиваем серпантин и врываемся на улицу поселка.
— В засаду бы не влететь, — бормочет рядом Малыш. — Ногами прямо в жидкий маргарин.
Но Маргузор тих. Бахреддин тормозит у большого кирпичного дома и начинает стучать в калитку. Видимо, хочет предупредить о нападении. Потап перескакивает ко мне в машину.
— Погнали, они догонят. Ты что здесь делаешь?
Это он обнаруживает дочку, впрыгнувшую в машину в последнюю секунду. Гнать было некогда.
— Стрэляли. — голосом Саида из «Белого Солнца» произносит девчонка, — Все бегут, а Машка что, рыжая?
Потап выдает фразу, которую я при дамах точно не произнесу. Да ладно я, такого и Леха не скажет, а он у нас известный матерщинник. Но девать фройляйн уже некуда. Жму на газ. Выскакиваем из кишлака и вновь петляем по серпантинам. Наконец, крутяк заканчивается. УАЗ объезжает скальный гребень. То, что вижу...
В нескольких метрах стоит такой же козлик, как у нас, но с пулеметом, присобаченным на самодельную турель. За этим устройством расположились двое в камуфляже. Часовые. По сторонам не смотрят. Кругом горы, эка невидаль, а под носом все намного интереснее. Во все глаза любуются на собственных товарищей, увлеченно насилующих прибалтийских девчонок. А парней не видно. Но
