перемены, и к лучшему. Это касалось всего: ритма работы, заинтересованности сотрудников в результатах исследований, даже характера шефа. Он стал куда более земным, чем раньше, и людям это нравилось.
Иногда, впрочем, Анатолию Кочергину казалось, судя по некоторым репликам, что у Светланы Осокиной порой возникали недоумения в связи с частыми встречами с ним у себя дома, поскольку только в квартире на Ленинском проспекте и мог капитан встречаться с Сергеем Аркадьевичем, когда того требовали обстоятельства. Однако поручиться за это он не мог, некоторая ироничность и резкость в суждениях, способные чувствительно задеть за живое, вообще были свойственны дочери ученого.
Кочергин видел, что Светлана умна, хорошо и разносторонне образована. Он понимал также, что молодую женщину, порвавшую с мужем при наличии ребенка, вряд ли можно признать довольной тем, как сложилась ее личная жизнь. Он знал, что женщины с такой судьбой бывают весьма проницательны и легко ранимы, зачастую мнительны, даже подозрительны. У него не было пока ни малейших оснований опасаться, что он плохо исполняет свою роль стажера, но разумом и интуицией молодой человек чувствовал, что если кто-то и догадывается об его игре, так это Светлана Осокина. Так получилось, что более других Кочергин вынужден был опасаться человека, который чем-то стал небезразличен ему с первой встречи. Анатолий не пытался даже заговаривать со Светланой Сергеевной о чем-либо, кроме как о делах, и то лишь в случае самой крайней необходимости. И трудно сказать, что более предостерегало его: профессиональная осторожность или обыкновенная застенчивость. Раньше, правда, Анатолий себя слишком уж застенчивым в отношениях с женщинами не считал, хотя и не отличался особой бойкостью.
Как это часто бывает в подобных ситуациях, на помощь пришел случай — в краснощеком облике Андрея Осокина (при разводе Светлана настояла, чтобы сын носил ее фамилию). Надо сказать, что, неведомо почему, мальчуган сразу выделил Кочергина из всех взрослых мужчин, которые приходили в дом. Может быть, потому, что Анатолий был самым молодым из них, может, еще по какой причине, а то и вовсе без причины, просто с той поразительной прозорливостью, с какой дети и животные всегда тянутся к доброму и нужному им человеку.
Анатолий и сам относился к младшему Осокину с симпатией и серьезной уважительностью. Однажды принес подарок: «Три толстяка» Юрия Олеши, книгу, которую считал одним из самых удивительных творений в отечественной литературе.
— Ничего другого в магазине не было? — с каким-то неуловимым подтекстом спросила Светлана Сергеевна.
— Было, — спокойно парировал Кочергин, — только зачем другое? Это книга-маршал.
— Как, как? — не поняла Осокина.
— Это Михаил Светлов однажды сказал. Дескать, у каждого настоящего поэта бывают стихи-рядовые, стихи-офицеры и стихи-генералы. Но очень редко кому удается написать стихотворение маршальского ранга. Для себя Светлов считал таким «Гренаду». Ну а по мне «Три толстяка» во всей советской литературе для детей — маршал... Извините, Сергей Аркадьевич ждет.
Кочергин скрылся за дверью кабинета ученого, а Светлана задумчиво погладила по голове сына, уже увлеченно разглядывавшего картинки. «Толстяки» наряду со «Сказками дядюшки Римуса» были любимой книгой и ее детства.
Однажды Андрей подкараулил Кочергина в прихожей и шепотом спросил:
— Дядя Толя! У вас бывает свободное время?
— Бывает, брат. А что?
— Тогда возьмите меня в свободное время в зоопарк. Мама давно обещает, и все ей некогда. Дедушке тоже.
— Ладно, если мама отпустит.
Светлана отпустила, но с одним условием: мороженого не покупать, так как мальчик недавно перенес ангину. Доход состоялся в ближайшую субботу. Времени у Анатолия все-таки было в обрез, однако за три запланированных часа они успели осмотреть всех «главных» зверей и покататься на пони. Последнее, конечно, относилось только к Андрею. Возле каждого ларька с мороженым мальчик с надеждой поднимал глаза, но Кочергин только мотал с сочувствием отрицательно головой и предлагал в качестве моральной компенсации ириски «Ледокол». Ириски тоже котировались.
Когда Анатолий вернул падающего с ног от усталости, но безмерно довольного сына матери, он, набравшись смелости, вдруг предложил:
— Светлана Сергеевна, можно мне и вас куда-нибудь сводить?
— Тоже в зоопарк? — молодая женщина не удержалась от улыбки.
— Зачем в зоопарк, — обиделся Анатолий, — можно и на хоккей. Во вторник «Динамо» с «Крылышками» играет.
Светлана уже смеялась.
— Ну и чудак вы... Знаете, в школе мальчишки звали в кино, потом, в институте, стали приглашать в театр, в ресторан. Но вот на хоккей еще никто не догадался.
Анатолий ухмыльнулся:
— А я так и думал. Потому и пригласил, чтобы восполнить пробел в воспитании. Пойдемте, не пожалеете.
— Что вы имеете в виду? — уже серьезно спросила Светлана.
— Игру, конечно, — тоже серьезно ответил Кочергин.
«Живой», не телевизорный хоккей Светлане понравился. Понравилось и то, как деликатно, но надежно оберегал ее Анатолий в толчее битком набитого зала и потом, на выходе.
Один только раз ей показалось, что на какой-то миг Анатолий смутился. Это произошло, когда в фойе второго этажа Дворца спорта его окликнул по имени, а потом радостно сгреб огромного роста офицер милиции с орденской планкой на груди.
— Это Виктор, — быстро сказал Анатолий, выбираясь из объятий здоровяка, — друг детства, давно не виделись...
— Точно, друг детства! — охотно и весело подтвердил милицейский капитан. — Звони, Толя!
Помахав ручищей, он поспешил к входу в зал — уже надрывался третий звонок.
Прощаясь у подъезда дома (они шли пешком через старый мост за Нескучным садом), Светлана спросила:
— А когда следующая игра?
— Скоро, — поспешил сообщить Анатолий. — Во вторник на той неделе. «ЦСКА» — «Трактор». Пойдем?
Но на эту игру Анатолий и Светлана пойти не смогли. Кочергин, извинившись, сказал, что не смог достать билетов. На самом деле он был занят, очень занят...
По логике событий очередного связника из-за кордона вряд ли следовало ожидать раньше, чем месяца через три после встречи Корицкого с неизвестным возле Провиантских складов. Но Ермолин не исключал, что кто-либо из людей Лоренца, постоянно работающий в Москве, взял Михаила Семеновича под свое наблюдение. А посему ученому следовало держаться так, чтобы ничто в его поведении не вызвало подозрения возможного «опекуна».
Кочергин разъяснил Корицкому, что он не должен менять своих привычек, распорядка дня, отказываться от обычных посещений знакомых, театра, кино, библиотеки.
— А главное, если снова случится неожиданная встреча, не проявляйте нервозности, не пытайтесь немедленно связаться с нами, — объяснял Анатолий Михаилу Семеновичу. — Гость может заметить, что сразу, после встречи с ним вы зашли в ближайшую телефонную будку, это вызовет у него подозрения. Когда будете договариваться о передаче, исходите из того, что все материалы вы, конечно, держите только на работе. На вынос их из института вам потребуется время. Так что один день, минимум, мы всегда выиграем, а больше и не требуется. Мы уже и сейчас готовы к визиту...
Связник явился через три месяца и четыре дня. Он заговорил с Михаилом Семеновичем на станции метро «Парк культуры», когда Корицкий отходил от газетного автомата с только что купленной «вечеркой». Назвав пароль и получив отзыв, ничем внешне не примечательный человек шепнул:
— Завтра в семь вечера жду вас на остановке автобуса в Покровском-Стрешневе. С материалами.
Пока Корицкий приходил в себя, человек уже исчез в потоке пассажиров.
