вспоминает, как его выгоняли с детской площадки матери других детей, потому что они думали, что он намеренно передразнивает их своими «гримасами».
Фантасмагорические симптомы нередко выражаются как чрезмерная (и часто гротескная) потребность исследовать каждый случайный объект в своём окружении. Эти симптомы менее распространены, чем стереотипные, но они могут столь же бросаться в глаза. Я был особенно поражён ими несколько лет назад, когда гулял на Верхнем Вест-Сайде Манхеттена с Оливером Саксом, который всегда интересовался синдромом Туретта, и с болевшим синдромом Туретта другом Оливера по имени Ш. Ф., весьма интеллигентным человеком чуть старше тридцати лет. Исследовательское поведение молодого мужчины было исключительным, его привлекало все, что встречалось на нашем пути: дерево, железная решётка, урна для мусора. По мере того, как мы продвигались по улице, он перепрыгивал от одного предмета к другому, проверяя их всеми своими органами чувств. Он смотрел, слушал, трогал, нюхал и лизал их языком. Весь этот спектакль был настолько странным, что в какой-то момент я обратился к Оливеру и сказал: «Надеюсь, что у тебя с собой есть удостоверение личности, на случай, если нас всех арестуют!» Когда мы вошли в ресторан по соседству, наш друг с туреттом под возмущёнными взглядами других посетителей немедленно ощупал хозяйку, солидную женщину средних лет из Германии. Это было сделано с небрежной невинностью, походя. Так как я был старым клиентом, дама из Германии только посмеялась и оставила это без последствий, вместо того чтобы выставить нас из своего заведения или вызвать полицию.
Но не всегда просто отнести туреттово поведение к категории чисто стереотипного или чисто фантасмагорического. Часто оно являет смесь того и другого. Мой друг Лоуэлл Хандлер, известный фотограф, кинорежиссёр и писатель, поставил получивший приз фильм «Подёргивание и покрикивание» и опубликовал книгу с тем же названием28. У него относительно лёгкая форма синдрома Туретта. С кем бы он ни беседовал, в течение разговора Лоуэлл будет много раз делать порывистые фехтующие движения, касаясь собеседника своей рукой и немедленно отнимая ее. Его друзья столь привыкли к этому тактильному поведению, что совершенно не обращают на него внимания. Но это поведение удивляет незнакомцев и приводит к неприятностям. Является ли потребность Лоуэлла прикасаться полевым поведением? Является ли она персеверацией? Или и тем, и другим?
Я спросил Лоуэлла и Ш., как они сами понимают свои необычные потребности и поведение. Вот что они сказали.
ЭГ: У вас часто возникает потребность касаться предмета или человека. Что происходит в вашей голове в этот момент и непосредственно перед ним?
ЛХ: Это повышенное сенсорное любопытство и отсутствие тормозов. Я сосредоточиваюсь на части тела или на предмете. Когда я сосредоточился на этом, потребность становится неконтролируемой. Это потребность, которой я не могу сопротивляться.
ШФ: Это тактильное любопытство, потребность исследовать. Меня привлекает кожаное кресло, пластиковая поверхность или другой предмет, который я должен потрогать. Это может принимать крайние формы. Однажды я подавился зубной щеткой, потому что хотел проглотить ее, чтобы узнать, как она ощущается во рту. Когда я ем, у меня иногда возникает потребность опустить лицо в пишу, чтобы почувствовать текстуру. Иногда у меня возникает потребность прикасаться к нёбу столовыми приборами, ножом или вилкой, до тех пор, пока оно не начинает кровоточить. Поэтому я люблю есть сэндвичи, — чтобы избегать приборов, потому что, хотя это не происходит каждый раз, раньше или позже это случается. Я часто ем руками; мне неважно, что думают люди. Я могу делать это элегантно.
ЭГ: Допустим, что предмет, который вас интересует, находится вне пределов вашей досягаемости. Будете ли вы преодолевать препятствия, чтобы достать его?
ЛХ: Я смогу обуздать эту потребность, но Ш., возможно, нет.
ШФ: Иногда, когда я вижу предмет, до которого не могу дотронуться в тот момент, я возвращаюсь обратно через несколько часов, чтобы потрогать его. Несколько раз у меня возникала потребность потрогать вещи, когда я переносил тяжелую мебель. В этом случае я поддерживал мебель одной рукой и трогал другой.
ЭГ: Насколько сильна эта потребность? Станете ли вы трогать предмет или человека даже тогда, когда заведомо знаете, что это может привести к дурным последствиям? Или же вы будете в состоянии сдержать эту потребность?
ЛХ: Вероятно, я смогу сдержать потребность.
ШФ: Я постоянно трогаю горящие лампочки и обжигаю пальцы.
ЭГ: Почему горящие лампочки?
ШФ: Потому что они особенно яркие.
ЭГ: А как с людьми? Будете ли вы трогать полицейского на улице, если у вас возникает такая потребность?
ЛХ: Я, может, дотронусь до его дубинки[5] (смеется).
ШФ: Я стараюсь избегать тех мест, где я окружен людьми, например метро. Иногда я имитирую человека вместо того чтобы прикасаться к нему.
ЭГ: Ограничена ли эта потребность исследования только тактильной сферой? Или она включает и другие органы чувств?
ЛХ: Она включает все органы чувств. Но для меня это неизбежно заканчивается тактильными ощущениями.
ШФ: Также вкус и запах. Раньше я иногда помещал голову в унитаз, чтобы попробовать воду на вкус. Я больше не делаю этого.
ЭГ: Что вы испытываете до и во время тика?
ЛХ: Иногда имеется предвестник тика, иногда квазиощущение, наподобие «стремления к подёргиванию». Часто по телу пробегает напряжение.
ЭГ: Разговаривая с Ш., я слышу эти лающие звуки через почти регулярные промежутки времени. Расскажите мне подробнее об этой потребности издавать звуки [часть интервью проводилась по телефону].
ШФ: Меня привлекает имитирование звуков. Иногда я имитирую животных, или некоторые странные звуки, типичные для определённых людей. Я имитирую их часами, не могу оторваться от этого занятия. Иногда я имитирую частички слова. А иногда слово не подходит мне, но даже если оно не является «родным» для меня, я все же продолжаю повторять его. Если я слушаю вас достаточно долго, я встрою вашу манеру разговора в мою собственную... вероятно, не ваш акцент, а некоторые обороты речи.
ЭГ: Мне ясно, что вы сверхчувствительны к звуку. Вы все время прерываете меня и спрашиваете о каждом фоновом уличном шуме, который доходит до вас по телефону.
ШФ: Эта сверхчувствительность на самом деле имеется не только по отношению к звукам, но и к речи. Я часто перенимаю стереотипные фразы и жесты других людей... Однажды я читал написанное Константином Станиславским об имитации, ведущей к метаморфозе в актере... когда манеры кого-то другого становятся твоими собственными... что-то в этом роде. Когда я проводил много времени с Оливером Саксом, я перенял некоторые его манеры.
ЭГ: Он заметил это?
ШФ: Я думаю, нет.
ЭГ: Итак, ваше крайнее сенсорное любопытство по своей природе является и тактильным, и вкусовым, и звуковым. Как насчёт зрительных ощущений? И насколько синтетическим или синестетическим все это получается?
ШФ: Все органы чувств играют роль в совокупности. Когда я иду по коридору, я хочу почувствовать всю, например, холодную стену. Я хочу уловить её настроение. Я хочу одновременно видеть и левую, и правую сторону. Я хочу носить окружение как одежду. Когда человек позади меня исчезает, я ощущаю это как удаление физической тяжести. Когда я перехожу из большой комнаты в маленькую, я физически ощущаю что-то вроде пульсирующего света.
ЛХ: У меня это тоже очень визуально. Я очень хорошо ориентирован зрительно, потому что я фотограф. На меня влияют зрительные стимулы, они искушают меня.
ЭГ: Как насчет копролалии? Почему люди с синдромом Туретта испытывают потребность ругаться?
