была обратной стороной его фатализма — уверенности, что “рано или поздно достанут”, а потому не стоит беспокоиться? Может быть, пренебрежение опасностью было способом повысить самооценку, бравадой, героикой обреченности, столь присущей людям его профессии, отголоском юношеского нарциссизма, когда под аккорды Высоцкого молодые души примеряют к себе образ романтической смерти: “Вот кончается время мое: тот, которому я предназначен, улыбнулся и поднял ружье…”
Как еще можно объяснить его выступление на Радио “Свобода” 21 августа 2006 года, за три месяца до гибели?
Я знаю, что они хотят нас начать убивать, чтобы заткнуть нам рот, они могут и “Вымпел” подключить, “Альфу” и уголовников, кого хотят… Поэтому меня мало волнует, кого они пришлют убивать. Я вам скажу — они уже присылали людей, чтобы нас убивать. Они опустились до военных преступлений, они опустились до терроризма. Поэтому я лично особо не переживаю, кого они пришлют. Я вам скажу, если они меня слушают, пусть знают: я для своей защиты не нанимаю телохранителей, я не прячусь, живу открыто, все журналисты могут меня найти, знают, где я живу. Так вот, господа, если вы приедете убивать меня лично в Великобританию, то вам это придется сделать открыто…
Воспитанный на культуре чекистской героики, сменивший ее на героику диссидентскую, он относился к опасности по пословице: “На миру и смерть красна”. Но никакое, даже самое романтическое воображение, не могло и представить себе смерть более “на миру”, чем та, которую Саша сам себе напророчил.
С Андреем Некрасовым и Ванессой Редгрейв.
Виктор Иванов. (Юрий Мартьянов/Коммерсантъ)
Часть IX
Маленькая атомная бомба
Глава 28. Смерть в прямом эфире
Корреспондент “Эхо Москвы” позвонил утром в субботу 11 ноября: “Вы можете подтвердить сообщения, что Александр Литвиненко отравлен?”
Я находился в Париже по дороге в Лондон и ничего об этом не знал. Но порывшись в Интернете, выяснил, что первоисточником был сайт “Чечен-пресс”, который утверждал, что 1 ноября Саша был отравлен, и по всей видимости, ФСБ.
Я позвонил Саше на мобильный. Он уже неделю находился в “Барнет-госпитале”, небольшой районной больнице на севере Лондона недалеко от своего дома. Отвечал он бодрым голосом.
— Блевал три дня, пока не забрали в больницу. Доктора считают, что я съел несвежие суши, но я-то знаю, что дело не в этом.
— А что это был за итальянец? — спросил я. Согласно “Чечен-пресс”, Саша заболел после того как отведал суши в компании некоего Марио Скарамеллы, о котором я раньше не слышал.
— Мы вместе были в суши-баре, и он мог подсыпать мне что-то в суп.
Я привык к Сашиным конспирологическим теориям, но это было слишком! Итальянец с опереточной фамилией подсыпает отраву в мисо-суп!! Конечно-же ему попался несвежий суши.
Я позвонил Марине. Она сказала, что врачи нашли у Саши какую-то бактерию, название которой невозможно произнести. Ему дают антибиотики.
— Ничего, пройдет, — сказал я. — Завтра буду в Лондоне.
Все казалось настолько безобидно, что я не сразу поехал в больницу, Добираться туда было полтора часа: на метро до последней станции, а потом еще на автобусе. Прошло еще два дня, но Сашу не выписывали. Утром в среду я забеспокоился: две недели — слишком долгий срок для пищевого отравления.
То, что я увидел, когда приехал, встревожило меня не на шутку. Сашу держали в стерильной палате; прежде чем войти, пришлось надеть пластиковые перчатки, прозрачный фартук и маску, и запретили до него дотрагиваться, чтобы не заразить чем-нибудь, занесенным с улицы.
— У него нейтропения, — сообщил врач. Это резкое снижение количества белых кровяных шариков, кторое происходит, когда костный мозг перестает производить клетки, необходимые для отражения инфекций. Никакое пищевое отравление такого вызвать не могло.
— Почему нейтропения?
— Мы не знаем. Теоретически это может быть вирус типа СПИДа или какая-то необычная реакция на антибиотики. Похоже на то, как если бы он прошел курс химиотерапии или получил большую дозу облучения. Но анализ на ВИЧ у него отрицательный, никаких лекарств он не принимал и не был рядом с источником радиации. В общем, мы не понимаем, что с ним. Ждем результатов токсикологического анализа.
— У него есть враги, — сказал я осторожно. — Вы не думаете, что стоит сообщить в полицию?
— На данном этапе мы не можем ничего утвержать. Причина может быть вполне безобидная. С тем, что у нас есть, полицию звать бессмысленно.
…Саша выглядел изможденным, и цвет лица его был серым. Он две недели ничего не ел из-за сильнейшего раздражения полости рта, пищевода и кишечника и жил “на капельнице”. Но вполне сносно передвигался по комнате и демонстрировал бодрость духа.
— Когда это началось, было еще хуже. Но я сразу выпил четыре литра воды, чтоб прочистить желудок, — отрапортовал он. — Эти идиоты меня не слушают. Когда я сказал, что меня отравили по приказу Путина, то они вызвали психиатра. Пришлось заткнуться. Ты можешь протолкнуть это в английскую прессу?
— Я уже пытался, звонил журналистам. Но никто за это не берется, пока не будет подтверждения полиции или врачей. Вот придут результаты токсикологии, и мы точно узнаем, в чем дело.
К этому времени я накопил обширный опыт “проталкивания в прессу” невероятных объяснений необъяснимых событий, но данная история выглядела совершенно безнадежной. И тем не менее, передо мной на кровати лежал очень больной человек и кроме как отравлением, объяснить это было невозможно.
— Расскажи про итальянца.
— Итальянец тут не при чем. Я специально его назвал — отвлекающий маневр. Это сделал Андрей Луговой, но ты, пожалуйста, молчи. Я хочу заманить его обратно в Лондон.
Саша оставался верен себе — он разыгрывал очередную оперативную комбинацию. После того, как сообщение о его болезни появилось в Рунете, Луговой позвонил из Москвы, чтобы пожелать скорейшего выздоровления.
— Я сказал ему, что подозреваю итальянца и что меня должны выписать, — он криво усмехнулся. — Чтоб приехал меня добивать.
