— А я почем знаю, — отрезал Клык. — Только когда Шиммель с ватагой ездит, точно так же сердце колотится, мурашки по коже и холод до костей пробирает.
— От Вентиски точно мороз по коже, — вставил Репа, здоровенный чернявый парень с найлским горбатым носом и круглыми светлыми глазами, доставшимися от матери-альдки. — Не знаешь, что от него ждать, то ли слово доброе скажет, то ли мечом рубанет.
— Холод до костей пробирает, потому как осень на исходе, — рассудительно заметил Оголец, протягивая ладони к неяркому пламени. — При чем тут Вентиска-то?
— Если болотный лорд парня признает, мы первыми при нем будем, — мечтательно протянул Репа. — На золоте спать, с золота есть. Кабы шиммелева сила да круглый год при нас была…
— Помечтай еще! Раззявил рот…
— Так Заноза же рассказывал… а ты, Клык, что тогда тут задницу морозишь? — прищурился Оголец. — Чего ждешь?
— Первого снега, — Клык подкинул в еле тлеющий костер ветку. — Чего ж еще. Кобыла сивая при нас, люди бывалые собрались. Прошлой осенью позвали его, погуляли на славу. И этой осенью погуляем. А с мальчишкой этим чудным пускай он сам разбирается.
Заноза обернулся, сощурил глаза.
Плотная пелена тумана колыхалась внизу, накатывая с мертво молчавших болот приливом, разбивалась о корявые стволы. Слабые зеленые огни вереницей двигались к берегу.
— Поглядеть бы… — повторил он неуверенно. — Может, случилось чего…
— Сам и иди, раз такой умный. Как раз чудь болотная тебя сожрет, косточки растащит, — хмыкнул Клык. — На, хлебни лучше горяченького.
Он сунул Занозе в руки побулькивающую флягу.
Тот подержал ее в руках, вздохнул тяжело, потом поднялся.
— Все ж пойду, спущусь. Туманом его накрыло, не видать…
— Вентиска! Вентиска, эй! — Щавлик решил докричаться. — Ты где? Иди сюда!
— А ну цыть, что орешь! — одернул его Клык. — Хочешь у Кавена в петле ножками подрыгать?
Щавлик испуганно умолк.
Заноза спустился к трясине, оскальзываясь на крутом склоне, настороженно вздрагивая и тараща глаза в темноту.
— Вентиска? — шепотом позвал он. — Отзовись? Ты уснул что ли? Пошли к огню.
В темноте и тумане не разглядеть собственной руки. Огни роились, перетекали с места на место в седой мгле. Слышалось шлепанье, потрескивание.
Заноза поскользнулся, ухватился за чахлую елку, выворотив ее с корнем, исколол ладони.
— Эй… — он зажмурился на всякий случай.
Никого.
— Эй… сожрали тебя что ли? Я того… пойду…
Кто-то коснулся плеча.
Заноза вскрикнул, дернулся.
— Ты чего орешь? — голос звучал смутно, расплывался в сыром воздухе. — Испугался?
Приглушенный смешок.
— Испугаешься тут… — Заноза облегченно выдохнул. — Ты где ходишь?
— Дорогу нашел, — шиммелев сын смотрел из темноты, белое лицо с черными провалами глаз подцвечено зеленым, как у мертвяка.
В руке у него мерцал неярко фонарь, из тех, с которыми чудь по болотам шастает.
— К-к-какую дорогу? — прозаикался Заноза.
— К острову. Я возвращаюсь туда.
— Как же ты? В темноте?
Вентиска снова хмыкнул, развернулся и пошел прочь, чавкая сапогами по грязюке. Волосы намокли, прилипли к плечам, но он словно не чувствовал холода.
— Я там вешки поставил, скажешь завтра этим… захотят, придут.
Кай умолк, откинулся на подушку. Потрогал влажные еще пряди.
— Слушай, не хочу я про это, Ласточка. Я…убивал, много. Не надо тебе про такое знать.
— Что ты мне особенного расскажешь? — фыркнула лекарка. — Про то, что вы, мужики, друг с другом вытворяете? То-то новость для меня.
— Может, и новость.
— Кай.
Он отыскал в темноте ее руку, поцеловал, прижал к груди. Вздохнул, подбирая слова. Заговорил снова, стараясь не пропустить и не забыть ничего.
От холода и сырости спасались яблочным вином и медовухой, в которые Клык понемножку добавлял арварановки. Заноза выстлал просмоленой рогожей щель между каменных глыб, натаскал воды, набросал раскаленных камней. В горячее озерко опускали мех с вином, когда он нагревался, Клык опорожнял туда свою флягу, и мех пускали по рукам. Смесь хорошо согревала и дурманила преизрядно. Другого горячего питья у них не было, да и еды оказалось маловато. В силки иногда попадались зайцы, Заноза собирал клюкву у края трясин и поздние черные опята в лесу. Щавлик пошел порыбачить к затону на дальний конец острова, но вернулся без рыбы и без сапог, и хорошо, что вообще вернулся. Он рассказал, что наткнулся на останки деревни, древние и черные, наполовину ушедшие в болото. Заноза даже не знал, что когда-то здесь жили люди.
Предзимье тянулось вторую неделю, по небу гуляли тучи, по болотам — туманы, днем моросило, к ночи влага превращалась в иней и округа обнадеживающе белела. К утру все таяло, и начиналось по новой: слякоть, серость, морось, озноб. Снегом даже не пахло.
Парни пили, мерзли и роптали.
— Он чокнутый совсем, — бубнил Щавлик, пристраивая поближе к огню ноги в берестяных опорках. — Зачем только поехали за ним… Снег до Юля может не выпасть, что, так и куковать тут? Сидел бы я сейчас у Маруши на печке…
— Тебя никто не держит, — буркнул Заноза. — Сваливал бы вместе с Огольцом.
Два дня назад Рыня Оголец ушел сам и увел еще троих. Исходу предшествовали ссора и мордобитие. Рыня и его подпевалы объявили Кая нетварью и колдуном, который завел их в глушь, чтобы скормить чуди. Они вооружились горящими ветками и поискали Кая вокруг лагеря, дабы опередить и прищучить, но по темноте не нашли. Потом поиски Кая перешли в поиски жбанчика с арварановкой, припрятанного Клыком для обряда, и тоже успехом не увенчались. Клык наотрез отказался признаваться, где спрятал жбанчик, парни до утра выясняли, кто самый подлый негодяй, а с рассветом Рыня с подпевалами, утерли юшку, собрали манатки и отчалили. Кай обнаружился только к полудню, отмахнулся от Занозы, поредевший отряд пересчитывать не стал, погрел руки над углями, отказался от еды и снова ушел бродить по островку.
— А Оголец, может, и прав, — бубнил Щавлик. — Снега нет, Шиммеля нет, зато чудь обнаглела, на сухое вылазит. Сегодня шуганул парочку от землянок. Это Вентиска их приваживает.
— Чудь огня боится, — неуверенно сказал Заноза.
— Хрена она боится. — Мрачный Клык задвинул поглубже в костер прогоревшее бревно. Сырая кора зашипела, повалил белесый дым. — Вот как заплюют нас из темноты стрелками своими, поглядим, кто кого боится.
Бывалый Клык держался дольше всех, но и он начал сдавать. Заноза поерзал на чурбачке — зад ныл, спину ломило, замерзший тыл, обращенный к лесу и болотам, уязвляли воображаемые стрелки.
— С нами он не ест, не спит, — гнул свое Щавлик. — Потому как чудь его кормит, и гнездо ему свила из травы сухой Как туман находит, так чудь вылезает и Вентиске жрачку несет. Видел я то гнездо, люлька такая из мха, травы и веток. Под обрывчиком!
— С чего ты взял, что он в ней спит? — нахмурился Заноза, шевеля под курткой лопатками.
— А кто? Там чудовых следов полно вокруг, а гнездо само большое, не по росту чудикам. Для Вентиски вили, зуб даю. Где он тогда ночует, скажи мне, а?
