зыркнула на мага.
— Мудрёно говоришь, — недовольно буркнула она на деревенском просторечье, — слова больно умные, не понимаю я.
Торой невольно усмехнулся, видя, как совсем по-детски сельская колдунка надула губы. Определённо, ей не нравилось чувствовать себя невежественной дурёхой. И всё же озадаченная Люция силилась оценить его предложение и свои скромные (если не сказать — посредственные) возможности. Наконец, колдунья не выдержала:
— Кого это ты решил разбудить?
Нотки подозрения в её голосе рассмешили мага. Эх, и прохвостка, прежде чем согласиться, пытается вызнать, уж не собрался ли коварный чародей облапошить её каким-то хитрым способом. Поэтому волшебник, вместо ответа, только дёрнул плечом и поудобнее перехватил Илана. Мальчишка лежал у него на руках неподвижный и безучастный ко всему — морозу, непогоде, разговорам. Позавидуешь, пожалуй! Если бы не здоровый румянец на щеках, да не сладкое посапывание, запросто можно было подумать, что это и не ребёнок вовсе, а искусно сделанная восковая кукла. Только вот, восковые куклы весят не в пример меньше. Маг снова подивился тяжести паренька и прохрипел, наконец, на вопрос своей спутницы:
— Может, ты сумеешь разбудить какого-нибудь коня? Всё-таки волшебство товарки тебе развеять проще, чем мне. Я в этих женских штуках мало что понимаю…
И он замолчал, запыхавшись, а ведьма снова озадачилась. Что ж, предложение было вполне резонным. Девушке и самой не очень-то нравилось тащиться по колено в сугробах, спотыкаясь и оскальзываясь. Лошадка была бы очень кстати. Вот только — разрушить такое могучее колдунство? Вряд ли у неё получится… Хотя, почему бы не попробовать? Вреда-то не будет. Девушка согласно кивнула и бесстрашно шмыгнула носом.
Люция хотела было спросить у Тороя, отчего он так бледен, но метель взвыла с утроенной яростью и вновь погнала навстречу путникам клубы позёмки. Ведьма едва успела заслониться рукавом от очередного порыва ветра, что швырнул ей в лицо пригоршню колючих снежинок.
К счастью, путь продолжался недолго. Очень скоро Люция заприметила маленький трактир (Торой уже ничего, кроме пара, вырывающегося из собственного рта, примечать не мог) с неброской, но красивой вывеской: «Сытая кошка».
— Идём, — голосом, не терпящим возражений, сказала Люция и повернула к «Сытой кошке».
Маг покорно поплёлся следом. Он уже почти не видел решительно шагающую впереди хрупкую девушку с тяжёлым узлом наперевес. Кое-как поднявшись за своей неказистой спутницей по ступенькам, волшебник ввалился в трактир и рухнул на широкую скамью. Он с трудом положил Илана рядом и закрыл глаза, перед которыми сразу же замельтешили цветные пятна. А в следующее мгновенье к пылающим вискам прикоснулись ледяные пальцы ведьмы. Девушка осторожно ощупала лоб волшебника и тихо произнесла:
— Давай-ка, выкладывай, что с тобой такое? Не скажешь правду, брошу прямо здесь. Говори. — Потребовала она непреклонно.
Торою было плохо. Настолько плохо, что он готов был выложить ей любые тайны самой невероятной секретности, даже те, которых не знал. Но, несмотря на это, какой-то частью рассудка, не до конца затравленной болью, волшебник понимал — Люция ведьма — ей нельзя доверять. Однако врать он уже попросту не мог. Поэтому Торой поступил как всякий хитрец — сказал лишь половину правды. И тем удовлетворился.
— Я обессилен. Слишком много потратил на тех колдунов. А Могущество, которое я отобрал у них, не может восполнить потерю.
Ведьма принялась сосредоточенно кусать бледные губы. Да уж, она знала,
Люция исподлобья смотрела на своего спутника. Он сидел, закрыв глаза, бледный и ко всему безучастный. Девушка осторожно прикоснулась к его запястью — живчик под её пальцами трепетал едва заметно, почти неслышно. Ах, если бы она могла хоть чем-то помочь своему волшебнику, хоть как-то поставить на ноги! Имелось, конечно, у ведьм несколько зелий, которые вполне могли справиться с этой задачей, но чтобы приготовить их требовалось время, а путникам нужно было уносить ноги… Потому-то колдунка оставила Тороя отдыхать на лавке, а сама поспешила в конюшню. Пока маг ещё не совсем сморился, следовало поторапливаться, иначе уснёт — не добудишься.
Конюшни, как и следовало ожидать, находились на заднем дворе. Люция не без труда открыла дверь в стойло — снега намело так много, что пришлось, ругаясь сквозь зубы, долго утаптывать сугроб. У ведьмы набились полные башмаки снега, а полы одежды совершенно оледенели — случайно задевая ногой загрубевший от мороза подол, девушка слышала, как хрустит смёрзшаяся ткань. Что уж говорить о незащищённых руках — кожа на пальцах была готова вот-вот лопнуть от нестерпимой стужи.
Ах, как же ей хотелось выпить чашку горячего травяного отвара, лечь в тёплую постель и забыться уютным ласковым, словно материнские объятия, сном! Но пришлось шмыгнуть красным носом, постучать ногой об ногу, чтобы стряхнуть с башмаков налипший снег, и войти в полумрак конюшни.
В лицо ведьме ударил знакомый каждой деревенской девчонке запах конского пота, навоза и опилок. В стойле безмятежно дрыхли три лошадки — из их красивых едва заметно трепетавших ноздрей вырывались облачка сизого пара. Собственно, только по этим облачкам и можно было понять, что несчастные создания, с заиндевевшими от инея гривами, всё-таки живы. Девушка решительно открыла самое первое стойло и, погладила спящего пегого конька по красивой умной морде. Животное фыркнуло, но так и не разлепило сомкнутые колдовским сном веки.
Тогда колдунка наклонилась к уху жеребца и зашептала единственное, памятное ей с детства заклинание, которое можно было применить к лошади. Вообще-то незатейливый заговор (или, как его называли колдуньи — «словоречие») существовал для того, чтобы придать сил загнанному коню, заставить его пробежать чуть больше, чем это возможно, но… Вдруг повезёт? Люция прижалась губами к конскому уху, вдохнула исходящее от лошади тепло — такое родное, успокаивающее — и нараспев заговорила:
Девчонка замерла. Она не верила, что заклинание хоть как-то подействует на коня, всё ж таки чародейство, сковавшее Мирар, было слишком сильным, навряд ли его мог развеять старый, известный каждой ведьме заговор. Но… внезапно конь дёрнул ухом и прянул в сторону, испугавшись неведомо чего. А самое главное — пегий жеребец открыл глаза, оказавшиеся на удивление выразительными и умными.
Люция ловко ухватила пегого за гриву и погладила, чтобы успокоить. Конь нервно погарцевал, но вскоре угомонился. Девушка же не стала терять время и направилась к следующему стойлу. Там крепко спала гнедая мохноногая кобылица. Ведьма снова принялась шептать над ухом у животного слова старинного заклятья. И снова лошадь испуганно прянула, а потом успокоилась и задрожала всем телом. Животные чувствовали колдовство, чувствовали, что оно витает повсюду, исходит из каждой доски
