Сказки летучего мыша

глубоко. Потом Алекс снова пополз вверх…

После двух часов усилий (и трех неудачных попыток) ободранное и изуродованное нечто растянулось на полу пещеры, выкопанной Васьком Передугиным и его приятелями. Усталость так и не появилась – очень скоро отдаленно похожее на Алекса существо поползло в глубь пещеры. Она разветвлялась в нескольких шагах от входа – правый отнорок, работы в котором давненько не велись, был совсем коротким.

Но существо упорно ползло именно туда. И – Васёк Передугин изумился бы – уползало все глубже и глубже.

9

Кравцов с трудом подавил неуместный смех: перед дверью лежал коврик! Самодельный, деревенский, сплетенный из старых веревок. На фоне прочего антуража пещеры эта деталь, столь привычная на спасовских крылечках, выглядела сюрреалистично. И вызывала подспудное желание самым обыденным образом постучаться – чтобы услышать столь же обыденное: «Заходите, не заперто!»

Но господин писатель пренебрег правилами формальной вежливости – и стучать не стал. Замков не было – ни врезных, ни навесных. Да ни к чему здесь-то, в самом деле… Кравцов сделал знак мальчишкам: дескать, отойдите и прижмитесь к стене. И толчком распахнул дверь.

Конус холодного белого света заметался по стенам, готовый в любую секунду превратиться в конус пропитанного свинцом пламени. Не превратился… Никого.

…Берлога Ворона представляла из себя на редкость эклектичное смешение эпох и стилей. Несколько поколений хозяев потрудились над тем, чтобы сделать созданную природой каверну похожей на обычную деревенскую горницу. Стесывали, выпрямляли неровные естественные стены, помаленьку заносили с поверхности мебель и необходимую в хозяйстве утварь. И ничего при этом не выбрасывали – размеры помещения позволяли не страшиться тесноты.

В результате их трудов самодельный ларь с узорчатой оковкой по углам (настоящее произведение искусства девятнадцатого века, насколько мог судить Кравцов) соседствовал с аляповатым шифоньером, наверняка купленным во времена хрущевской оттепели. А под древнейший светильник – каганец – вместо полагавшейся деревянной лохани был подставлен красный пластиковый тазик.

Кравцов посмотрел на часы. Под землей они чуть больше часа… Отлично. Хватит времени осмотреть все эти шкафчики, ларчики, сундуки и этажерки, – и вернуться в условленный срок к Женьке. Вот только стоит включить освещение…

Через несколько минут в подземном жилище горели все имевшиеся в наличии осветительные приборы: потрескивала лучина в каганце, ровно светила керосиновая лампа антикварного вида, пылали пять восковых свечей в медном подсвечнике.

– Приступаем к обыску, молодые люди, – сказал господин писатель командным голосом.

– Что ищем? – деловито спросил Даня.

– В первую очередь план. Или карту, или схему всей этой подземной… Положи!!

Последнее слово адресовалось Пещернику. Тот уже сделал первую находку – новенький автомат ППШ, стоявший в углу. И (явно вознамерившись уложить всю их честную компанию рикошетящими от стен пулями) целился из него в настенный календарь, поздравляющий советских колхозников с новым, тысяча девятьсот тридцать четвертым годом.

– Уф-ф-ф, – облегченно вздохнул Кравцов, забирая у мальчишки опасную игрушку и отстыковывая от греха подальше диск с патронами.

Потом он увидел нацарапанные на прикладе инициалы: ФЦ. Вспомнил мимолетного персонажа очередной сказки Летучего Мыша – сержанта, убитого красноармейцем Вороном.

– Цымбалюк… Радист Цымбалюк… – медленно проговорил Кравцов вслух.

Всё подтверждалось. Всё до мелочей.

10

Документы покойный Ворон держал в небольшом сундучке, способном привести в восторг любого антиквара. Впрочем, вполне возможно, что как раз антиквар счел бы изящную вещицу новоделом, сотворенным неумехой, не знающим, как искусственно старить вещи – палисандровые доски еще хранили запах свежераспиленного дерева, шляпки медных гвоздей красновато поблескивали в свете пламени, не успев покрыться слоем окислов… Не успев за пару веков.

Бумаги, хранившиеся в сундучке, тоже казались новенькими. И лежали все вперемешку: облигации «золотого» займа и купчие начала прошлого века; справки, выданные сельхозкоммуной «Красная Славянка» в двадцатых и райсобесом в девяностых… Там же попадались фотографии – и старинные дагерротипы, выглядевшие вчера сделанными, и современные глянцевые снимки.

Мальчишки в изучении документов не участвовали. Азартно пересчитывали содержимое нескольких полотняных мешочков, туго набитых царскими золотыми империалами. Пожалуй, обеднели Вороны в канун революции не всерьез – преднамеренно и демонстративно. Неужели чуяли, что скоро у богатых в России начнется невеселая жизнь?

Отложив красноармейскую книжку рядового Ворона, Кравцов заинтересовался небольшим черным конвертом. Там лежал единственный старый снимок с фигурно обрезанными краями. Причем действительно старый – сеть тонких трещинок и пожелтевшая с изнанки бумага резко отличали его от прочего фотоархива. Наверняка большую часть времени фотография хранилась не здесь. Именно этим она привлекла внимание Кравцова.

…Парень и девушка стояли на беломраморной террасе, за их спинами открывался шикарный вид на крымскую гору Капет-Даг. Причем терраса явно была сделанной из дерева декорацией, а черноморский пейзаж – нарисованной картиной. Обычный антураж старинного фотоателье.

Гораздо интереснее оказались персонажи снимка. Парень в неловко сидящем пиджаке – наверняка лишь на праздники надеваемом – без сомнения Георгий Владимирович Ворон. Молодой, лет двадцать с небольшим. А девушка в простеньком ситцевом платье… Кравцов рассматривал ее и так, и этак – сомнений не было. Бабушка Лена… Его собственная бабушка по отцовской линии.

С нехорошим предчувствием он вчитался в надпись на обороте:

«Дорогому Жоре на память от любящей его Лены. 15 мая 1927 года».

Вот оно что… От любящей… В голове у Кравцова замелькали цифры, вычитаясь и складываясь.