– Он сбежал?
– Не-а…
Понятно. Значит, юное художественное дарование сидит рядом на полу – и, согласно полученной инструкции, ничего не слышит из звучащего разговора. Пора и его включить в беседу…
Следующий вопрос адресовался Кольке:
– Почему русалка?
– Да так…
– А все-таки?
Светлов подошел к дверному проему, снова взглянул на потолочную роспись. Нет, русалок там не было. Скорее всего. Небольшой уцелевший фрагмент, что привлек его внимание, изображал озеро. Старик на заросшем камышами берегу смотрел на плещущуюся в воде девушку. Странный сюжет для храма. Православные богомазы не слишком жаловали библейскую историю о купающейся Сусанне и похотливых старцах-вуайеристах…
Колька молчал. Светлов задал вопрос его подружке – ослабив до предела невидимые путы, стянувшие сознание Таньки. Пусть почувствует себя собой. Почти собой…
Взгляд ее тут же стал неприязненным. И столь же неприязненно прозвучал контрвопрос:
– А тебе-то для чё?
– Интересно. Я журналист, ищу истории старые, – повторил Светлов однажды использованную легенду. – Говорят, что у вас тут девушки в русалок превращаться умеют…
Танька хмыкнула.
– Взаправду журналист? Так пиши про Пугачиху с Киркоровым…
Она демонстративно отвернулась.
Колька – почти вернувшись к обыденному состоянию психики – оказался более разговорчив. И объяснил происхождение сюжета:
– Слышал, ну эта… баланду одну. Бабка моя трындела, покойница… – Парень вытряхнул из пачки папиросу, сунул в рот и зашарил по карманам в поисках спичек.
– Держи, – кинула ему коробок Танька и тоже закурила – помятую, надломленную, до одури вонючую сигарету без фильтра.
Комментариев от Светлова не последовало.
– Ну эта… баба жила одна тут, в смысле девка, – Колька сплюнул, – и втюрилась в одного хмыря. А у его, ну эта… в обчем, не стоял на её. Не нужна она ему на фиг. А сама-то телка корявая, рябая-кривая… Ну эта… пошла она да и утопла в озере. Сама, значицца, утопла, своим хотеньем…
– В Улим-озере утопилась, – вставила его подруга, выдохнув струю дыма. Жестом, скопированным из мексиканского сериала, откинула назад волосы и одарила Светлова взглядом, который наверняка считала весьма сексапильным.
– Ну так… – продолжил Колька. – В Улиме… И русалкой, значицца, обернулась. Вся из себя блядовитая такая заделалась…
– Блядовитая – значит красивая? – уточнил Светлов особенности лексики юного живописца.
– Ну так… Во-о-о! – живописец ткнул пальцем в свое творение – прямиком в бюст восьмого номера.
– Понятно… Рассказывай дальше.
– Так эта… Чё рассказывать-то? Стала, значицца, русалкой, из себя блядовитой до одури, ни один мужик мимо пройти не могёт… А тот, в обчем, чувак ее встретил и запал конкретно, а она ему: вот те хер собачий, не дам ни хера…
Таню, к немалому удивлению Светлова, покоробило такое неромантичное изложение любовной истории. И она выдала свою версию последних событий легенды:
– Не-е, она ему так сказала: любовь моя к тебе в водичку озерную уплыла, рыбкой золотой тама плещется, нырни, мол, да поймай, тогда и дам тебе… – Татьяна облизнула губы и томно взглянула на Светлова.
– Ну так… – подхватил Колька. – В обчем, нырнул он, да не вынырнул.
– Почему? В любовь-рыбку поверил?
– Да хер его знает…
– От тоски любовной, – пояснила Танька с видом крупного знатока.
– Понятно…
– В газете пропечатаете? – спросила девчонка с вялым любопытством.
– Пропечатаю, пропечатаю… Ваши приятеля где? Домой сбежали?
Колька молча пожал плечами.
– Х-хе… Сбегут они, как же… – Татьяна с сожалением, как на дефективного ребенка, посмотрела на Светлова, затем перевела взгляд на сумку с дешевым портвейном. Облизнулась.
Ладно, пора заканчивать увлекательное знакомство… На секунду-другую Светлов призадумался: стоит ли отучать щенков гадить в местах, святых для их предков? Решил – стоит.
