воровала…
Нора спала сладким сном.
– А ну вставай, – тряхнула ее Марина.
– Что? А? Маринхен, guten Morgen!
– Нора, зачем ты взяла деньги?
– Что? Какие деньги?
– Черт с тобой, можешь ими подавиться, но видеть тебя в своем доме я больше не желаю! И мне абсолютно наплевать, купила ты билет или решила еще у меня пожить! Я тебя видеть не желаю! Вставай, собирай вещи и катись!
– Маринхен, ну что ты злишься? Мало ли что бывает между подругами. Ну цапнулись мы вчера ein bi?chen[14], подумаешь!
– Ты мне не подруга, я вообще не знаю, за каким чертом ты сюда явилась, но терпеть тебя тут я больше не намерена, понимаешь?
Нора неспешно поднялась, накинула халат:
– Значит, гонишь?
– Значит, гоню! И кстати, вещи будешь собирать при мне, а то, боюсь, мне твой визит слишком дорого обойдется.
– Ты что же, меня за воровку считаешь?
– Вот именно!
– Ну ты и сука!
– Какая есть!
– Выйди, я не буду при тебе одеваться!
– Придется. С тебя глаз спускать нельзя!
– Ты еще об этом пожалеешь!
– Не думаю!
– Но поссать хотя бы ты мне позволишь!
– Ради бога!
Нора пулей вылетела из комнаты. Марину всю трясло. Эта тварь еще смеет угрожать!
Из ванной Нора вернулась присмиревшая.
– Маринхен, давай все забудем!
– С какой стати?
– Ну, мы же все-таки цивилизованные люди…
– Ты, может, и цивилизованная, а я нет! Мне не нравится, когда меня держат за полную дуру, вот такая странность!
– Даже кофе не дашь?
– Не дам! На те деньги, что ты у меня слямзила, вполне прилично можешь позавтракать в ресторане. Еще и на обед останется и на ужин…
– Ничего я не лямзила, просто твой сыночка тебя обокрал, они теперь с малолетства ширяются. Я вчера знаешь сколько малолетних наркоманов повидала, пока по вашей сраной Москве гуляла!
Марина потеряла дар речи.
– Да-да, еще помладше твоего есть! Проворонила сынишку, а теперь на меня все валишь! Да я уйду, уйду, не боись! Мне вчера мой Ханнес позвонил, если хочешь знать, умолял вернуться, обещал златые горы, так что мне твой стольник – тьфу! Дура ненормальная! У меня завтра самолет в Швейцарию, на фиг мне эта Сибирь… Если уж в Москве все так… то в Сибири еще хуже, так что…
Марина была уже не в силах реагировать на ее слова. Она вся тряслась от ужаса. Вдруг эта мерзкая баба права и Мишка стал наркоманом, а она, занятая делами, упустила его? А Алюша просто по темноте своей ничего не заметила?
– Ну вот и все. Я готова! Вызови мне такси!
– Выйдешь, сразу поймаешь!
– Ну что ж, спасибо за приют, за ласку, Маринхен! Желаю тебе очень сильно пожалеть о том, как ты со мной обошлась! Пусть у тебя все будет хуже некуда! Tschus![15]
И она ушла, хлопнув на прощание дверью.
– Маря, ну слава богу! Ой, что это ты такая? Что она тебе сказала?
– Аля, я даже говорить не хочу!
– Скажи, тебе легче будет! Я тут слыхала, как она на прощание вопила, ты из-за этого расстроилась?
– Да нет, что ты… Она сказала, что деньги Мишка украл.
– Ну конечно, раньше никогда копеечки не брал, а как эта курва приехала, сразу и украл, причем у родной матери…
– Она сказала, что он малолетний наркоман… Алюша, а вдруг правда, а?
Алюша позеленела.
– Маря, ты чего, совсем с глузду съехала? Наш Мишка наркоман? Да если б я слышала, своими бы руками пасть ее поганую порвала, и как у нее язык-то повернулся! Мишка наркоман! Да мы с ним на той неделе диспансеризацию проходили, думаешь, доктора бы это проворонили? Если хочешь знать, в полуклинике одна женщина в такой истерике билась – у ней сынишку как раз наркоманом признали…
– Вот видишь!
– Ты чего, оглохла? Я ж говорю, Мишка наш здоровенький, и вообще, золото чистое, а ты этой падле веришь? Да она просто хотела тебя отключить, вот под дых и ударила, знала, гадина, чем тебя до печенок пронять… Ты что, не видишь, какие у Мишки глазки ясные, разве ж у наркоманов такие бывают?
– Ох, Алюша, она и вправду меня до печенок достала… Вот гадина. – Марина разрыдалась.
– Ну ничего умнее не придумала? Но ты поплачь, легче будет.
Марина долго еще рыдала на груди у Алюши, а та гладила ее по голове, приговаривая:
– Маря, Маря, ты не думай такие глупости, неужели я Мишку не уберегу? Он же не только твоя кровиночка, но и моя тоже, я ж его с пеленок ращу. У меня дороже Мишки никого нет в жизни, даже ты на втором месте, а ведь это не Мишка меня пригрел, а ты. Ну, Маря, все, хватит плакать, а то будешь такое чупирадло, когда на встречу свою пойдешь! Нос красный, глаза красные, они глянут и скажут: она, наверное, пьяница. А не то встретишь там своего суженого, а он тебя и не узнает. Глянет и подумает: она же просто пугало…
– Какой еще суженый? – улыбнулась Марина.
– Да уж какой-нибудь… Не век же тебе с Игорьком хороводиться. Он до сорока лет под мамкину дудку пляшет. Нам такой не годится, сама ведь знаешь… Ну вот, хватит носом хлюпать, иди умойся, причепурься, чтобы сразу все увидали – красавица пришла. К красавицам люди хорошо относятся. А на эту гадину наплюй и разотри!
Марина поцеловала Алюшу и пошла в ванную.
Через час никто не мог бы сказать, что эта элегантная, уверенная в себе женщина недавно рыдала на плече у старой няньки, чувствуя себя несчастной, одинокой, умирая от страха за единственного сына и от жалости к себе. А еще через несколько часов, которые она провела на фирме в обществе Даниила Александровича, ее и вовсе нельзя было узнать. У нее светились глаза, на щеках выступил легкий румянец, она целиком была захвачена предстоящей работой и открывшимися перспективами.
– Мариночка Аркадьевна, я уверен, что наше сотрудничество будет весьма и весьма плодотворным, – мягким баритоном произнес Даниил Александрович.
– Я тоже так думаю, – улыбнулась Марина.
Даниил Александрович, представительный мужчина лет сорока, чуть полноватый, показавшийся Марине вполне приятным, пошел проводить ее, и только тут она спохватилась:
– Даниил Александрович, вы так меня ошеломили, что я даже не спросила, а почему, собственно, вы обратились ко мне? Кто вам меня рекомендовал, у меня ведь не такое уж громкое имя…
– А вы не в курсе? Вас настоятельно рекомендовал Всеволод Александрович Некрасов. Его вкусу мы полностью доверяем, тем более что в случае с вами мы не можем заподозрить его в какой-либо
