это обстоятельство, наверное, важно для понимания идейной ситуации в стране в последние годы хрущевской оттепели, которая пережила власть Никиты Сергеевича почти на четыре года, до августа 1968- го. Все же работать в рамках марксистской проблематики, особенно по следам и раннего, и позднего Маркса, в 60-е было куда престижнее, чем работать и специализироваться на кафедре ленинизма. И в годы зрелой советской системы, за четверть века до перестройки, всем образованным и мыслящим людям было понятно, что Ленин был плохим, очень плохим философом, во многих отношениях ограниченным человеком. В эти годы в связи с публикацией 45-го тома Полного собрания сочинений Ленина проявлялся интерес только к последним работам основателя большевизма, к его так называемому политическому завещанию, к его так и не реализованному пожеланию отстранить Сталина от власти. Рискну утверждать, что в самом желании и Николая Бердяева, и Ивана Ильина, и Георгия Федотова преодолеть дух левого марксизма «правильно», то есть обязательно путем вытеснения его материалистического, революционного содержания консервативным, христианским смирением, тоже был момент доктринерства. Ведь к началу ХХ века уже существовал богатый опыт ревизии Маркса, ухода от марксизма с помощью самого Маркса. Все герои моего рассказа знали эпопею, связанную с именем ученика «классиков» Эдуарда Бернштейна, связанную с так называемым оппортунистическим перерождением германской социал-демократии. Но они, дожив до конца 40-х - начала 50-х, почему-то не допускали подобного «оппортунистического» перерождения марксизма в большевистской России. Никто не принимал во внимание, что поколения, воспитанные на марксизме, будут мыслить не только предельно абстрактно, но и плоско, упрощенно, не зная того, что не было доступно гегельянцу Марксу, что переход от одной противоположности к другой, к примеру от государственной собственности к частной, на самом деле ничего не решает, что жизнь, экономика держатся на сосуществовании, примирении крайностей. Если мы хотим понять, в какой мы стране живем, что представляет собой новая Россия, мы должны увидеть, распознать все наше коммунистическое наследство, те шаблоны мысли, которым мы по инерции до сих пор подчиняемся. В поисках примиряющих »традиций» Идейная борьба между так называемыми марксистами в советское время велась с начала 60-х до времен перестройки включительно. Это предмет специального исследования, он выходит за рамки моей статьи. Но я убежден: даже то малое, что мне удалось рассказать об идейных особенностях нашей запоздалой контрреволюции, достаточно для понимания особенностей нашей нынешней идейной ситуации и особенностей политического развития новой России после распада СССР. Из неадекватной, ложной идейной природы нашей антикоммунистической, антисоветской революции выросли уродства осени 1993 года, и прежде всего расстрел танками нового российского парламента. Совсем не случайно мы с тех пор, уже почти 15 лет, живем в условиях холодной гражданской войны, когда у нас существуют партии, которые могут побеждать на выборах, и партии, которые по определению не могут побеждать, когда у нас существуют политики, которые могут стать президентами, и политики, которые, имея шансы на победу, тем не менее никогда не могут этой победой воспользоваться. Нас, как писал Владимир Путин в своей статье «Россия на рубеже тысячелетий» еще на пороге своего президентства, мучают идейные «расколы». Речь шла об идейных расколах нашей странной контрреволюции. Помните, наши демократы, борцы с «аппаратной перестройкой Горбачева», жили мечтой Владимира Библера целиком выйти из притяжения традиционной России, в прошлом которой, как он считал, была лишь «несвобода». Для этих политиков «державность», «религиозность», «народность» - понятия чисто отрицательные, их суть - целенаправленное отрицание «идеи демократии». Их же противники, которые накануне ГКЧП опубликовали свое «Слово к народу», напротив, полагали, что распад СССР ударит по традициям нашей многовековой государственности. Почему только в новой России произошел срыв на пути демократического развития и только путем насилия, путем неконституционного переворота нам удалось достигнуть политической стабильности? На мой взгляд, в бывших социалистических странах Восточной Европы смена политических режимов происходила сравнительно безболезненно по той простой причине, что в их обществах в отличие от нашего существовал консенсус по поводу базовых ценностей. И католиков, и демократов, и социалистов, к примеру, в Польше объединяла задача национального освобождения и от Москвы, и от советской системы. В Польше действительно, как предполагали наши российские мыслители в изгнании, коммунизм был преодолен путем национальной страсти и национального возрождения, путем опоры на духовные традиции и национальные ценности. Важно знать, что советская модель социализма не имела какой-либо собственной опоры ни в Польше, ни в Венгрии. Первого секретаря ЦК ПОРП Войцеха Ярузельского и папу римского Иоанна Павла II, бывшего краковского кардинала Войтылу, действительно объединяла национальная идея - идея процветания независимой Польши. Поэтому коммунист Ярузельский так легко сдал Польшу католику Войтыле. У нас же среди депутатов Российской Федерации был консенсус только по поводу захвата власти у Горбачева, по поводу суверенизации РСФСР и установления контроля над всеми союзными структурами. На этой почве и произошло объединение между демократами-западниками и национал-коммунистами. А дальше, когда речь зашла о путях развития новой России, высвобождавшейся из-под обломков СССР, обнаружились коренные идеологические и ценностные различия между бывшими союзниками в борьбе с Горбачевым. Наследники «Демократической России» настаивали на полном выходе из контекста предшествующей истории - не только на отказе от имперских традиций державничества и государственничества, но и на отказе от исходных оснований российского архетипа, от традиции православной культуры, от того, что они называли «патриотической мифологией». То есть речь шла даже не о «декоммунизации», как в странах Восточной Европы, а о «денационализации» и «деидеологизации» новой России. Сам Съезд народных депутатов в подавляющем большинстве стоял на позициях возрождения традиции российского государственничества, российского суверенитета, и прежде всего независимости от США. Группа Хасбулатова, Руцкого, Румянцева, Алксниса и т.д. не страдала идеями коммунистического, а тем более «коричневого» реваншизма. Но и она не рассматривала свою августовскую 1991 года революцию как антибольшевистскую контрреволюцию. Для них, для противников Ельцина и молодых реформаторов, и произошедшее было только продолжением советской истории, процессом освобождения Советов от большевизма, от диктата КПСС и т.д. Кстати, только в эпоху Путина в процессе превращения идеи так называемой суверенной демократии в государственную идеологию были предприняты первые серьезные попытки сформулировать «базовые ценности», способные объединить и российскую политическую элиту, и российское общество. Только в начале XXI века, спустя десять лет после нашей антикоммунистической революции, мы начали создавать адекватную произошедшим переменам идеологию. Тут очень важны были жесткая позиция Путина по отношению к советскому периоду как «тупиковому эксперименту» и его отношение к коммунистическим идеалам как к «пустым идеалам». Тут важно было и признание того, что репрессии всего советского периода - от эпохи Гражданской войны до сталинских репрессий конца 30-х - были направлены против наиболее талантливых, самостоятельных представителей российского народа. Понятно, что победа СССР в борьбе с фашистской Германией оставалась все эти годы той базовой ценностью, которая объединяла всех россиян. И последнее. Сейчас, когда я заканчиваю работу над своим исследованием, я не уверен, что мы снова не сорвемся с достигнутых позиций единоверия хотя бы на государственном уровне в пропасть новых идейных расколов. Меня очень пугает, что под видом либерализации курса Путина мы начинаем уходить от ценностей либерального патриотизма, начинаем снова выводить задачи модернизации производства из контекста национальных традиций и национальных ценностей. Дай бог, чтобы мои предчувствия не оправдались.
(Автор: Александр Ципко)
Золотой век России. Исторический опыт национального успеха
В конце первого срока президентства Путина одна американская газета написала о нем: «Он может оказаться лучшим правителем, когда-либо руководившим Россией, хотя, конечно, у него не так много конкурентов». По моему мнению, таким конкурентом и его духовным предшественником является Екатерина Великая, которая сделала Россию великой европейской державой, к чему стремится и Путин. Царствование Екатерины можно назвать золотым веком России. Она стала преемницей дела Петра I. Петр решительно начал модернизировать Россию, Екатерина довершила начатое им, причем так великолепно, как Петр мог только мечтать. »Русский ренессанс» Екатерининская эпоха стала временем небывалого расцвета военного и экономического могущества России, ее культуры и просвещения. Никогда Россия не одерживала такого
