муж Христиан-Август в каждом своем письме требует, с совершенно понятным нетерпением и все возрастающим недоумением, ее возвращения. Ведь у нее есть дома еще и другие дети! Разум, такт, обязанности супруги и матери должны бы ей подсказать необходимость отъезда домой. И все же она остается. Какое-то соображение, оказывающееся сильнее всех прочих, удерживает ее в России.
Кое-какие указания на сей счет можно найти в мемуарах Екатерины, если читать между строк. Мы узнаем из них, что княгиня после того, как лопнула ее политическая интрига, встречалась по преимуществу с супружеской четой принцев Гессен-Гомбургских, а особенно с братом принцессы, очаровательным графом Бецким, и что общение это вызывало нарекания. Из донесений некоторых послов мы узнаем, что нарекания эти вызывались отнюдь не политическими соображениями.
Екатерина в своих мемуарах рассказывает, что ее мать крайне неохотно приняла участие в поездке в Киев и во время всей этой поездки была ужасно плохо настроена и чрезвычайно раздражена, так что однажды по какому-то совершенно ничтожному поводу даже чуть не дала пощечину своему будущему зятю. Мы знаем также, что к участию в поездке не был приглашен граф Бецкий. И, наконец, мы находим ключ ко всей этой загадке в постскриптуме депеши, отправленной 16 ноября послом Розенбергом графу Улю в Вену: 'По секретным сведениям, старая княгиня Цербстская действительно согрешила и теперь беременна'.
Можно себе представить, что эти 'секретные сведения' были известны всему двору и что они вызвали немалый скандал. Какой источник для насмешек над этой бедной княгиней, которая приехала для того, чтобы охранять свою дочь и не уберегла себя! Как должна негодовать Елизавета, которая, хоть она и не знает запрета ни одному своему личному желанию, но необычайно зорко следит за соблюдением приличий при дворе, и особенно членами ее семьи.
Екатерина отлично знает, что произошло (это явствует из ее мемуаров, несмотря на всю сдержанность их тона). Но так как она не хочет осуждать собственную мать и, еще меньше того, вызывать ее негодование, то поступает благоразумнее всего: притворяется ничего не знающей. Это ей тем легче сделать, что ее голова занята совершенно иными мыслями и ей не до любовных похождений ее матери. В ней начинает просыпаться сознание своей женской прелести. Это великий момент в жизни каждой девушки. Немедленно после возвращения из поездки на богомолье двор закружился в вихре развлечений. Приемы, празднества, балы, маскарады сменяются одни другими, почти не проходит вечера, когда Екатерине не представился бы случай потанцевать в красивом туалете или рискованном маскарадном костюме, не проходит часа, когда она не заметила бы, не услышала бы, не почувствовала бы, что она нравится. Неужели было время, когда она считала себя дурнушкой и из-за этого пренебрегала своим туалетом? Теперь ей постоянно говорят, что она расцветающая красотка и, что еще важнее, очаровательная особа, подвижной, рано развившийся ум которой приводит всех людей в восхищение. Разумеется, дело обстоит тут не без лести, ведь она вторая по значению дама при дворе, а рано или поздно – возможно, что и вскоре, так как Бог его знает, долго ли еще выдержит здоровье Елизаветы эту вечную смену радостей и покаяния, – будет и первой.
Но все же она ощущает всеми нервами, что хотя бы часть этих сотен сыпавшихся на нее комплиментов относятся не к будущей царице, а к сегодняшней молодой девушке, к ее сверкающей белизной коже и ее сияющим блеском черным глазам, к тому естественному очарованию, с каким она без усилий соединяет капризность с приличием, шаловливость с достоинством, веселость с серьезностью.
Ну а враги? Разумеется, у нее есть и враги. Кто из лиц, занимающих столь высокое, завидное положение, не имеет врагов?! В рядах их прежде всего Бестужев и его клика, затем кислые дамы, чувствующие себя отодвинутыми на задний план, далее все те, которые считают, что их обошли, – а таких лиц всегда множество там, где делят какой-нибудь пирог, значит, и при каждом дворе. Но Екатерина не унаследовала ничего от сварливой, склонной к интригам натуры ее матери, она не переняла ничего от примитивной мстительной Елизаветы. Она и не думает о том, чтобы заключать со своими новыми друзьями союз против своих врагов, не помышляет о том, чтобы повредить этим врагам, – наоборот, она прилагает все старания к тому, чтобы завоевать благорасположение как раз тех лиц, которым она несимпатична. Если ей это и не во всех случаях сразу удается, то она все же обезоруживает даже самых ярых своих противников своей ничем не возмутимой любезностью. Круг ее друзей растет со дня на день.
Балы при дворе Елизаветы отличаются, собственно говоря, довольно натянутым характером. Но для маскарадов императрица придумала особую программу: все женщины должны носить мужские, а все мужчины женские костюмы. Не всем эта шутка приходится по вкусу, особенно, мужчинам, которым неудобно в колоссальных кринолинах, они двигаются в них очень неловко, часто падают и, к общей радости, не умеют подняться. Причина этого несколько безвкусного каприза Елизаветы заключается в ее тщеславном желании хвастнуть своими удивительно красивыми ногами. Она вообще настолько тщеславна, что непременно желает быть не только самой могущественной, но и самой красивой женщиной России, и не выносит, когда в ее присутствии отзываются с похвалой о чьей-нибудь красоте. Успех молодой Екатерины, разумеется, не ускользает от ее внимания, и первое облачко ревности – самой обыкновенной женской зависти – начинает омрачать солнце ее материнской нежности.
Ее досада ищет какого-нибудь повода и, конечно, скоро его находит. Однажды вечером она сидит в своей ложе в опере, как раз против Екатерины, и видит, как молодая девушка весело болтает со своим женихом, сияя блеском юности. Неужели же это то самое робкое угловатое существо, которое приехало сюда какой-нибудь год тому назад? Каким самоуверенным, каким элегантным стало это существо за такое короткое время! Несдержанная, как всегда, Елизавета вдруг, словно речь шла о не терпящем отлагательства деле, посылает своего друга Лестока в ложу Екатерины с поручением передать ей чувство высочайшего негодования. Лесток, раболепный как всегда, выполняет свое поручение так удачно, что и Петр, и все сидящие близ Екатерины слышат, почему императрица недовольна великой княжной, и Елизавета, сидя в своей ложе, видит, как исчезает сияющая улыбка с лица Екатерины, как та бледнеет, пугается и борется со слезами.
Что же случилось? Чем провинилась бедная Екатерина, так старающаяся всегда угодить всем, а особенно императрице? Она превысила на две тысячи рублей свой бюджет карманных расходов! 'Если так будет продолжаться, то никаких источников доходов не хватит', – велела передать молодой девушке императрица.
Сумма перерасхода так до смешного незначительна по сравнению с личным расточительством Елизаветы и ее обычной щедростью, а момент, избранный для того, чтобы прочесть нотацию, до того несвоевременен, что озлобление императрицы, очевидно, вызвано совсем иными причинами.
На этот раз мы имеем дело только с маленькой, преходящей тучкой. Вскоре Елизавета начинает относиться к Екатерине с прежней нежной любовью. 15 декабря двор собирается переезжать из Москвы в Петербург. Императрица сама укутывает Екатерину шубами и покрывалами, и так как ей все еще кажется, что молодая девушка мерзнет, она снимает со своих плеч роскошную горностаевую накидку и набрасывает ее на Екатерину. Что же произошло со времени неприятного эпизода в опере, что смягчило Елизавету и примирило ее с Екатериной? Великий князь болел ветряной оспой, и они обе дрожали за его жизнь. Им вскоре представится случай еще ближе сойтись на этой почве общего страха за жизнь Петра. В четырех днях езды от Москвы, в селении Хотилово, великий князь снова заболевает и на этот раз уже настоящей оспой. Врач Боергаве энергично удаляет Екатерину из комнаты больного и настаивает на том, чтобы она с матерью ехала вперед в Петербург. Сидя в санях, Екатерина впадает в полное отчаяние. Есть ли хоть какая-нибудь надежда на то, чтобы и без того слабый, едва оправившийся от предыдущей болезни Петр справился с такой страшной болезнью как оспа? Ей вдруг становится ясно, что без Петра она ничто, Уль, что все почести, выпавшие на ее долю, оказывались только невесте великого князя, будущей супруге будущего царя, что все могущество, которое, как ей казалось, она уже держит в руках, есть только кредит, оказанный ей под обеспечение ее будущего положения, что все, преисполнявшее ее доселе счастьем и блаженством, связано со слабеньким, хилым подростком, который борется сейчас с лихорадкой, со страданиями, со смертью.
Елизавета, поехавшая вперед без остановок, находится уже в Петербурге, когда ее настигает курьер с вестью о болезни наследника. Она немедленно усаживается в сани и мчится назад в Хотилово с сердцем, охваченным ужасом. А что, если великий князь умрет? Умрет, не оставив по себе наследника? Ведь тогда он унесет с собою в могилу и ее – Елизаветы – покой, ее безопасность, тогда ей угрожает призрак коронованного ребенка Иоанна, в какой бы тюрьме он ни был заточен, ибо он единственный законный наследник, нет – единственный законный, уже ранее ее коронованный царь.
