финале уничтожившей целую планету, была рассказана качественно. Тем более, что хеппи-энд в конце первого тома уже во втором переставал быть таковым. Вдруг выяснялось, что цивилизация «жукеров» не была столь уж категорически враждебна землянам и что с ней можно было договариваться, а не устраивать «ксеноцид». Юный герой в глазах публики постепенно превращался в суперпреступника, а сам Эндер менял квалификацию – чтобы в конце концов стать одним из известнейших мыслителей и публицистов (публика, понятно, и не подозревала, что Эндер-убийца и Эндер-гений – одно и то же лицо). Впрочем, как водится, третий роман трилогии, «Ксеноцид», оказался многократно слабее двух первых: читателю были явлены многостраничные рассуждения о том, считать ли вирусы разумными существами, а если считать, то как с ними поступать. На фоне этой вирусной философии олигархи Ста миров собирались одним ударом разделаться с планетой Лузитанией, где и обитал Эндер в компании многочисленных разумных рас (в том числе и вирусов). Лишь на пределе своих возможностей, придумав, как преодолеть скорость света, Эндер делал ситуацию не такой безнадежной – хотя от этого роман не становился более внятным и динамичным.
Увы, как показали недавние события, история еще не закончилась: добить создателя «Игры Эндера» как вменяемого фантаста издательству удалось при помощи еще одного романа о знакомом персонаже и его друзьях – книги под названием «Дети Разума». Кард вымучивал из потенциальной гибели планеты Лузитании еще три сотни страниц, на три четверти заполненных совсем невразумительными псевдофилософскими дискуссиями. Действие заменялось унылым разговорным пинг-понгом. В финале планету Лузитанию наконец-то удавалось спасти, компьютерное существо Джейн (персонаж еще из первых двух романов) избегало гибели, а главный герой как бы погибал, но в действительности отчасти переселялся в одно из подвернувшихся тел. По-хорошему, чтение «Детей Разума» следовало бы приравнять к подвигу, сравнимому с подвигом самого Эндера...
Понятно, что издатели из «Эксмо» или «АСТ» лично не имеют ничего против тех фантастов, чей высокий имидж они целенаправленно губят: это только бизнес. Знакомое имя на обложке – залог того, что книгу все-таки купят, а какое будет сформировано, в конечном счете, мнение о писателе – издателям наплевать. Между тем у нас существуют прецеденты, когда публикаторы уберегают от удара репутацию известных авторов. Например, российские издатели Марка Твена сумели спасти престиж автора «Тома Сойера»: два его ужасающих сиквела («Том Сойер за границей» и «Том Сойер – сыщик»), будучи опубликованными на русском языке много лет назад, в массовых глянцевых сериях, кажется, так и не выходили. Во всяком случае, пока.
Волька ибн Гораций
Эпоха великих географических открытий отнюдь не закончилась в девятнадцатом веке, когда известный гоголевский герой вдруг обнаружил, что Китай и Испания – совершенно одна и та же земля. Как выяснилось совсем недавно, викторианская Англия и Советский Союз 30-х годов если не тождественны, то во всяком случае близки чрезвычайно. Дело в том, что автор знаменитого «Старика Хоттабыча» Лазарь Лагин в предуведомлении к книге несколько слукавил, обозначив в качестве источника сюжета этой повести-сказки только лишь «Тысячу и одну ночь». В действительности же существовал более близкий источник, «Медный кувшин» англичанина Томаса Энсти Гатри (писавшего под псевдонимом Ф. Энсти), – произведение, созданное лет сто назад. Для литературоведов сей факт, разумеется, никакой тайной не был, но вот современный наш читатель смог сравнить оригинал и его позднейшую советскую версию только теперь.
Начальный сюжетный посыл почти совпадает – разве что пионер Волька Костыльков вылавливал своего джинна в Москве-реке, а молодому лондонскому архитектору Горацию Вентимеру не пришлось за медным кувшином нырять в Темзу. Он преспокойно купил сосуд вместе с джинном Факрашем-эль-Аамашем на одном из аукционов. Затем по всем правилам должны были начаться принципиальные различия между сказкой англичанина и нравоучительным «детским детективом» (по определению одного из персонажей В. Высоцкого) Лазаря Лагина. Гораций Вентимер, будучи представителем капиталистической Англии, просто обязан был стать антагонистом честного советского пионера Вольки: если последний благородно отказывался от всех даров Хоттабыча, то первый, не отягощенный моральным кодексом строителя коммунизма, должен был хапать и хапать. Собственно, на это непременное отличие забугорной жизни от советской тонко намекал в уже упомянутом предуведомлении сам Л. Лагин: «В капиталистических странах у многих людей и по сей день представления о счастье еще связываются с сундуками, битком набитыми золотом и брильянтами, с властью над другими людьми... Ах, как мечтают те люди хоть о самом завалящем джинне из старинной сказки, который явился бы к ним со своими дворцами и сокровищами!»
Но странное дело: Гораций Вентимер в сказке Ф. Энсти оказывался не идейным противником будущего лагинского Вольки, а фактически его двойником. Конечно, караваны верблюдов с сундуками и пышные дворцы выглядели одинаково неуместно и в Лондоне конца XIX века, и в Москве 30-х годов века ХХ, а потому и Гораций, и Волька, ставшие объектом джинновой щедрости, испытывали одинаковое чувство дискомфорта и выражали сходное желание восстановить статус-кво. Но глубинная причина трагикомических разногласий между джиннами и людьми – вовсе не в нелепости допотопной моды для представителей века пара и электричества. Точнее, не только в этом. Отшелушив из речи Вольки неизбежную пионерскую риторику, читатель мог заметить, что они с Горацием уверяли каждый своего чародея примерно в одном и том же, а именно: в своем явном нежелании получить даром то, что ими не заработано своим трудом, в поте лица. Нравственный стандарт, свойственный доброй старой Англии с ее кодексом пуританской добродетели, вдруг совпал с моральными установлениями (да, книжными, да, пропагандистскими, – но других Волька и не знал) советского человека. Оба героя решительно отказались как от свалившегося с неба несметного богатства, так и от незаслуженной славы; вспомним, что Волька избегает спровоцированных Хоттабычем почестей, и его предок Гораций срывает процедуру избрания его почетным гражданином Лондона, сообразив, что «виновник» этой церемонии – джинн Факраш. Что ж, теперь можно понять, отчего Лагин старался не афишировать первоисточник «Старика Хоттабыча»: любой бдительный товарищ, сравнив два текста, легко сообразил бы, что – несмотря на идейно выдержанное предисловие к книге Лагина – серьезных причин для принципиальной полемики с классовым врагом просто нет. Потому-то обе сказки, отличаясь друг от друга чисто сюжетной конкретикой (Волька все-таки не Гораций), весьма схожи интонационно. Не совпадают по тональности разве что финалы: Хоттабыч в конце концов вписывается в советскую жизнь и решает получить бесплатное среднее образование. Факрашу везет меньше: вообразив, что здесь на смену Сулейману-ибн-Дауду пришел столь же могущественный Лорд-мэр, он в итоге забивается обратно в кувшин и требует, чтобы его швырнули в Темзу – от греха подальше.
Само собой разумеется, что все вышесказанное – не упрек Л. И. Лагину. Более того: читая чудесную историю Энсти, искренне радуешься, что за «пересказ» ее советский автор взялся полвека назад. Представьте, если бы за переложение «Медного кувшина» на современный лад взялись только сейчас! Волька стал бы брокером, или дилером, или официальным дистрибьютором, или рэкетиром. Верблюдов он бы, конечно, быстро сплавил по бартеру или продал за зелененькие в какой-нибудь зарубежный диснейленд. Древние ковры были бы через подставных лиц выставлены на аукцион «Сотби»; ценную посуду и жемчуг с брильянтами Волька обратил бы в хрустящую наличность, чтобы затем открыть несколько валютных счетов в коммерческих банках. Погонщиков верблюдов выучили бы карате-до, и они сделались бы волькиными телохранителями. Потом бы наш Волька щедро передал тысячу-другую дармовых баксов в какой-нибудь престижный благотворительный фонд – специально для того, чтобы покрасоваться перед телекамерами и собрать массу лестных отзывов в прессе.
Правда, в этом случае и сказки бы не было никакой – были бы рядовые надоедливые современные будни. Ведь, как известно, каждый второй отечественный крупный бизнесмен крупного калибра на прямой вопрос о происхождении своего первоначального капитала честно рассказывает какую-нибудь фантастическую байку из «Тысячи и одной ночи».
Трест по уничтожению истории
Название для этой рецензии мы позаимствовали у чешского фантаста Йозефа Несвадбы,
