– Тори, – проговорил он, протягивая к ней руку.
– Да. – Она обняла его. – Ты хочешь поговорить или включить свет, чтобы ты почитал?
Она смогла уловить в темноте, как он покачал головой.
– Все будет хорошо. Лошади всегда тебя слушаются. Ты обязательно победишь.
– Мне хотелось бы скакать на Моряке.
– Он, конечно, хорошо выполняет все твои указания, но он, мне кажется, будет так же старательно выполнять указания других. Макулай не такой безоглядно покорный.
Она скользнула рукой по обнаженной впадине его живота и коснулась члена.
– Это поможет?
– Наверно, но я не смогу быть полезным тебе.
– Мне и не надо. – Пружины скрипнули, когда она сползла вниз по кровати, затем он почувствовал теплые и нежные ласки ее губ и бесконечную легкость прикосновения языка. Так как он знал, что ей нравится это делать, то не было никакой поспешности, никакого напряжения.
– Я был так прав, что женился на тебе, – пробормотал он.
Тори переполняла радость. За шесть лет супружеской жизни он делал ей, наверно, не так уж и много комплиментов, но когда они были, то стоили того. Ее охватило чувство горького стыда за то, что она потратила столько эмоций, ревнуя к Фен.
Руперт встал и оделся.
– Куда ты собрался? – спросила Хелина.
– Погуляю. Слишком жарко. Я не могу спать.
– О, дорогой, ты должен отдохнуть. Мне пойти с тобой?
– Нет, ложись и спи.
Четверть часа спустя он задержался у Фен. Ее длинные волосы, уже ставшие слегка влажными от росы, рассыпались веером, медвежонок был зажат в руках. Он поигрался с мыслью разбудить ее, но ей надо было поспать. Он займется ею позднее. Когда он подтыкал вокруг нее спальный мешок, она крепче ухватилась за медвежонка и пробормотала: – Не забудь проверить подковы.
Когда он вошел в грузовик, Диззи едва пошевелилась во сне потом улыбнулась и открыла объятия. Руперт, не раздумывая, скользнул в них.
Людвиг фон Шелленберг имел такое самообладание, что заставил себя уснуть на восемь часов без всяких сновидений.
35
Настал день чемпионата мира. С утра состоялось несколько заездов в нижних рядах классификации, чтобы осчастливить остальных наездников, но, конечно, главный интерес был обращен на четырех финалистов. Каждый бокс представлял собой улей, в котором заплетали и доводили до блеска, и все давали друг другу советы. Было жарче, чем обычно. Джейк сидел в грузовике и наблюдал по телевизору алжирскую школьную программу, пытаясь успокоить нервы и размышляя над тем, удастся ему или нет не вырвать чай и сухой тост, которые он съел на завтрак. Тори жарила яйца, бекон и сосиски для детей (поскольку было не похоже, что до вечера у кого-нибудь найдется время приготовить им приличную еду) и одновременно гладила счастливые носки, бриджи, рубашку, галстук и красный френч, которые Джейк одевал в каждом заезде соревнований. Свежая пижма лежала в пятке начищенного до блеска левого ботинка. Утром Джейк видел одну сороку, но утешился черной кошкой, пока Дриффилд не проинформировал, что во Франции черные кошки к несчастью. Бутылки из-под молока, консервные банки и яичная скорлупа в помойном ведре начали издавать запах. Фен сидела и изучала словарь немецкого языка.
– В нем нет, как по-немецки сказать «Тпру». Отпасть можно от этих Dummkopf, Lieberlein и Achtung.
– Или Aufwiedersehen, – проговорил Джейк, – когда Клара сбросит меня и ускачет галопом к закату солнца.
– Американцы вместо «тпру» наверно говорят «ну, ну», – продолжала Фен.
– Ты помнишь ту красную тенниску, которую носила, когда Реванш победил на Олимпиаде? – спросил Джейк.
– Она у меня здесь.
– Ты не против одеть ее сегодня после обеда?
Фен, конечно, была очень против, так как было невозможно жарко, и вчера она обгорела на солнце, а красная тенниска никак не будет гармонировать с ее лицом. Но это был день Джейка, и ей не следовало быть эгоисткой.
– Конечно, нет.
Джейка вдохновило количество телеграмм. Англичане явно возлагали надежды на Руперта, но у Джейка оказывается было много доброжелателей. Люди были рады видеть его снова на коне. Была телеграмма от Принцессы и одна от полковника полка Рыцарского моста Баррака, который как-то открыл, что их старая лошадь Макулай в конце концов оказалась у Джейка. Письмо, которое доставило ему наибольшее удовольствие, было от мисс Бленкинсон с Ближнего Востока. Он знал, что она, как и он, искренне радуется возможности показать миру, что он может добиваться успеха на лошади, которую выбросил Руперт. Каждый раз, когда Макулай что-нибудь выигрывал, Джейк добросовестно отсылал 10 % приза мисс Бленкинсон для ее госпиталя спасения лошадей. Если бы он победил сегодня, то она получила бы 1000 фунтов.
Если он победит. – О, мой бог, – проговорил он и выбрался из каравана через толпу репортеров в направлении стоящего поодаль туалета, куда и отдал свой завтрак.
– А не убраться ли вам подальше? – закричала Фен репортерам. – Вы же знаете, что не услышите от
